Дороти Даннет - Путь Никколо

— Кажется, я заснул, — заметил он.

— Час, — ответила она. — В доме по-прежнему никого нет.

— Спасибо, что высушили мои вещи.

— Их можно будет надеть через час или два, — отозвалась она. — Вылезай. Я подогрела похлебку.

С чем-то подобным ему доводилось сталкиваться и прежде, в купальных домах и вне их, и все всегда заканчивалось одинаково. Но те девушки не были Кателиной ван Борселен, а его собственной жизни ничто не угрожало. Так что сегодня все было не таким, как казалось. Он постарался выбрать самый прямой курс из всех возможных.

— У вас преимущество передо мной. Она с презрением покосилась на него.

— Думаешь, я никогда прежде не видела голого мужчину? Мои родители спят, не отгораживаясь занавесками, а также слуги и мои двоюродные братья.

Нигде поблизости не было полотенца. Как ни в чем ни бывало, он ухватился за бортик ванны, поднялся, а затем перелез через него на пол Если желала, она могла вволю полюбоваться его спиной…

Клаас неспешно подошел к очагу, подхватил свою влажную рубаху и, обернув ее вокруг бедер, потуже завязал рукава. Все пальцы его сморщились от горячей воды, но зато кто-то как будто развязал тугие узлы в мышцах. Опершись о каминную полку, чтобы не так кружилась голова, он с улыбкой обернулся к девушке.

— Кажется, я что-то слышал насчет куриной похлебки? Она так и сидела не шелохнувшись, и голос ее был холоден:

— Возьми сам, если хочешь. Вон там, у огня.

Когда он шел, за ним оставались мокрые следы. Она явно заметила это, но демонстративно не обратила внимания. В кухне стояла удушающая жара.

Он обнаружил горшок на цепях, помешал похлебку, в буфете взял две миски, старательно сберегая начавшие возвращаться силы. Ему необходимо было поесть, и он надеялся, что успеет отведать хоть немного бульона, прежде чем необъяснимая враждебность перерастет в открытую войну. Он наполнил первую миску и поставил на стол перед ней, положив рядом ложку.

— Демуазель также желает поесть?

Как оказалось, он поставил ее в тупик. Довольно резко она отозвалась:

— Мы оба поедим за столом.

На другом конце была вторая лавка. Он поставил туда свою миску и наконец уселся.

— Господь храни хозяйку этого дома, — промолвил Клаас. Судя по виду, ей совсем не хотелось похлебки. Свою он проглотил в несколько глотков, наслаждаясь ароматом и густотой, уносившими прочь привкус стылой воды и мальвазии. Он поставил миску на стол. — Вы дважды спасли мне жизнь. Сперва на канале, а теперь здесь. Я еще не успел вас поблагодарить.

Несомненно, она захочет о чем-то спросить его. Он и сам мог бы задать немало вопросов. К примеру, кто видел все, что случилось, кроме нее и Гелис, и как она оказалась там без сопровождения. И почему после того, как спасла его, не подняла шум, не позвала родителей или магистратов. И почему он оказался здесь, в таком виде. С кем угодно другим он знал бы наверняка. Но к этой загадке, подобно шифрам Медичи, надо было подходить окольными путями. Пока он мог лишь бросить пару слов, в надежде, что из них прорастет беседа.

Ничего подобного. Демуазель Кателина опускала и поднимала ложку в совершенном молчании. Он вежливо ожидал.

Она была красивой девушкой, отлично сложенной, как хорошо обточенная деревянная деталь. Груди под рубахой была круглыми, как маленькие испанские апельсины. Он медленно и словно бы случайно окинул взглядом всю ее от головы до пят. Ткань была столь тонкой, что было видно, как она меняет цвет в тех местах, где не прикасается к белоснежной коже. Его взгляд проскользнул дальше, пока наконец не уперся в собственную миску, и это дало ему время, чтобы взять себя в руки.

Он знал о собственной репутации, и большей частью она была заслужена. Ему нравились женщины. Нравились, разумеется, потому что дарили одно из величайших наслаждений в жизни, которое к тому же недорого стоило; но кроме того ему нравилось их общество, их разговоры, ему нравилось болтать с ними. Кателина ван Борселен была девственницей, он не сомневался в этом. С такими ему недоставало опыта. Обычно если невинные девицы предлагали себя сами, они были слишком юными, чтобы понимать, что делают, этим нельзя было пользоваться. Порой с женщиной постарше это было проявлением доброты.

У этой девушки на лице было написано, что она не желает поддерживать разговор. Она уже наполовину сожалела о содеянном. Будет несложно сделать ситуацию совершенно невыносимой, чтобы она попросила его уйти прочь. Достаточно лишь проявить немного непочтительности. Но как она поступит тогда? Лучше помочь ей.

— Не знаете ли вы, демуазель, — обратился он к Кателине, — не может ли мейстер Саймон сейчас оказаться в Брюгге?

Ее рука, державшая ложку, немедленно замерла.

— Он тут ни при чем. — Раскраснелась. Добавила резко: — Его нет в Брюгге.

Это не какая-нибудь служанка, и она вполне понимала, о чем он думает. Теперь она попросит его уйти. Он отставил миску и решительно поднялся с места, как вдруг с неожиданной яростью она произнесла:

— Они хотели сжечь тебя заживо.

Он вновь опустился на скамью и осторожно ответил:

— Им это не удалось, благодаря вам, демуазель. Кажется, я знаю, кто они. Больше они ничего подобного не сделают. Вам не о чем беспокоиться, и передайте сестре, что все в порядке.

Он внимательно смотрел на нее. Невозможно, чтобы она оказалась на улице совсем одна. Необходимо узнать, кто еще в курсе происшедшего.

— Это ваша сестра пришла за вами?

Вопрос встревожил ее. Рассеянным жестом она оттолкнула миску и, поднявшись, подошла к огню. Там, он только сейчас заметил, — на крюке, согреваясь, висело полосатое полотенце. Она потянулась и взяла его, а он, повернувшись, следил за каждым ее движением. Отблески огня просвечивали насквозь полотняную рубаху, и он вдруг осознал, что накидку она оставила на скамье. Кателина обернулась с полотенцем в руках. Она и не думала отвечать на его вопросы.

— Это он распорол тебе щеку?

Клаас не шелохнулся.

— Саймон? Нет.

— Не Саймон, отец Саймона, Джордан де Рибейрак.

Это все равно, что вновь оказаться запертым в бочке, — Клаасу не хватало воздуха. Еще вчера она не знала, откуда взялся этот порез. Сегодня она сумела связать его с Джорданом де Рибейраком. И бросила намек, — наверняка, она намекнула именно на это, — что они оба подозревают Джордана де Рибейрака в том, что произошло сегодня. И, однако, она не просила о помощи.

Полотенце Кателина прижимала к себе, словно ища в нем утешения.

— Вы встречались с ним сегодня? — спросил ее Клаас. — С монсеньером де Рибейраком?

— Он предложил мне выйти за него, — отозвалась она.