Венская партия - Иван Иванович Любенко

два номера — 45 и 47. Литера 45 относилась к российскому посольству, а 47 — к генеральному консульству. Табличка на двери поясняла, что приём ведётся ежедневно с 1½ часа пополудни до 3½ часа, кроме воскресенья. Фиакр, шедший позади, остановился в метрах пятидесяти. Ардашев рассчитался за поездку, отдав три с половиной кроны. Бравый извозчик снял багаж и, пожелав всего самого доброго, укатил.

Привратник, возникший на пороге, тотчас отворил входную дверь и, поняв, что прибыл новый дипломат, услужливо взял чемодан и пригласил войти. Клим бросил взгляд назад, и в это время уже знакомый кучер принялся разворачивать карету, чтобы двинуться в обратном направлении. «Стало быть, господин лейтенант достаточно умён», — мысленно заключил чиновник по особым поручениям и стал подниматься по парадной лестнице на второй этаж. Там обращённый тремя окнами во внутренний двор и находился кабинет российского посла. Секретарь — невзрачный человек лет сорока с уже заметной лысиной и в форменном мундире — ознакомившись с документами Ардашева, погладил редкие усы, росшие отчего-то клочками, и скрылся за высокой филёнчатой дверью. Вскоре он вернулся и со словами «его высокопревосходительство ждёт вас» пригласил Клима в кабинет, оставшись в приёмной.

За большим столом с массивными резными ножками и столешницей, обтянутой зелёным сукном, сплошь уложенным небольшими карточками с надписями, сидел старик с седой, ещё сохранившей волосы головой и такими же побелевшими усами. Лёгкая полнота его не портила, а лишь добавляла внешнему облику доброты. Действительный тайный советник[33] князь Родион Константинович Рязанов — Дашков был облачён в повседневный, расшитый золотом вицмундир, на котором из всех многочисленных его наград красовались только две — ордена Святого Андрея Первозванного и Александра Невского.

Клим приблизился к столу и, слегка поклонившись, сказал:

— Разрешите представиться, ваше высокопревосходительство: чиновник особых поручений, губернский секретарь Ардашев Клим Пантелеевич. Официально прибыл на должность второго секретаря посольства в Вене и драгомана консульства в Триесте.

Князь поднялся и, пожав руку молодому коллеге, предложил сесть напротив.

— Телеграмму-то я получил. Об официозе говорить не будем. Павел Константинович пишет, что вы большой дока в расследовании всяческих тайн и сам министр остановился на вашей кандидатуре. Это хорошо. Одно только меня беспокоит — уж очень вы молоды. Сколько вам?

— Двадцать пять.

— Ну это куда ни шло! — Он взмахнул руками. — Я-то, грешным делом, подумал, что вам двадцать два. А двадцать пять для губернского секретаря — самое то! Срок выслуги на коллежского наступит через год-два?

— В следующем году.

— Вот и докажите, милый мой, что достойны. Отыщите Шидловского. Вам, как говорится, и карты в руки. — Он посмотрел на стол и вздохнул. — А мне вот только и осталось карточки своего генеалогического древа раскладывать. Но всё же лучше, чем бессмысленный пасьянс, да?

— Бесспорно, ваше высокопревосходительство.

— Как думаете, надворный советник утонул?

— К сожалению, не могу сказать ничего определённого.

— А может, сбежал?

— Сейчас трудно что-либо утверждать.

— Обычно он с первым секретарём Павлом Ивановичем Истоминым всегда время проводил. Оба шахматисты. В турнирах между дипломатами принимали участие. Возьмите это себе на заметку.

— Благодарю вас. Вопрос позволите, ваше высокопревосходительство?

Рязанов — Дашков махнул рукой:

— О да, не стесняйтесь.

— Истомин не знал о поездке Шидловского в Фиуме?

— Думаю, нет, но у вас будет возможность его расспросить. Коллежский советник[34] Истомин теперь ваш непосредственный начальник. Он введёт вас в курс всех дел, которыми занимался Шидловский. Надеюсь, подружитесь… Ну а как вам наши посольские хоромы? Или в Египте было лучше?

— Генеральное консульство в Каире выглядит скромнее.

— Знаете, по приезде в Вену я был поражён скромностью старого посольства на Вольцейле, 30. Россия — великая держава, и это должно быть понятно любому австрияку, шагающему мимо здания российского дипломатического представительства, а финансирование у нас скромное. И потому два года назад я купил у герцога Нассау этот дворец. Пришлось отдать свои кровные, а государь, узнав об этом, вернул мне деньги не из казны, а из собственных средств. Я их взял, но лишь для того, чтобы в следующем году возвести над посольством третий этаж и пристройку добавить. А во дворе надобно обязательно церквушку соорудить. Я её поставлю на нашей земле.

— Простите, это как?

— Да очень просто! Привезу двадцать подвод российской землицы и высыплю её в котлован перед закладкой фундамента.

— Но зачем?

— Чтобы щёлкнуть австриякам по носу, — он хохотнул, — и сказать, что православный храм стоит на исконно русской земле. Как вам идея, а?

— Необычно, — пожав плечами, ответил Ардашев.

— А что прикажете делать, если австрийцы столь неблагодарно себя ведут? В сорок девятом году нынешний император Франц Иосиф, молодой тогда ещё правитель, слёзно умолял нашего государя Николая Павловича ввести русские войска на свою территорию из-за развернувшейся там Венгерской революции. И мы откликнулись — помогли! Сколько тогда наших солдат да офицеров погибло, знаете?

— Точно не скажу, ваше высокопревосходительство.

— Так вот слушайте, — загибая пальцы, начал считать посол, — убитых — около тысячи, тяжело раненных — почти три, а от холеры скончалось аж все одиннадцать тысяч! Командира 38-го Тобольского пехотного полка Константина Николаевича Палицына я знал лично. Храбрый был офицер. Умер в горячке. Его, как и других павших ратников, похоронили в Мункаче[35], в Закарпатье, в австрийской земле. Но австрияки всё забыли! — горячился князь. — К пруссакам тянутся! Италия, Германия и Австрия заключили Тройственный союз. А у нас с Францией даже договора о взаимопомощи нет. Есть только протокол заседания начальников Генеральных штабов 1885 года, в котором предусматривается автоматическое вступление в войну каждой из сторон в случае нападения Германии на одну из них. Но в нём нет ни слова об Австро-Венгрии[36], этом ближайшем союзнике Берлина. Вот пойдут они на нас своими полчищами и хитренькие лягушатники умоют руки! Скажут, мол, насчёт Австро-Венгрии речи в протоколе не было… А почему бы нам не подписать официальное соглашение о взаимопомощи с Францией и вставить туда Австро-Венгрию, а? Что мешает? А я скажу вам — всему виной наш страх. Мы всё трясёмся, всё робеем перед европейцами… Как же! Немцы с австрийцами возмутятся. И что? Да пусть они хоть трижды лопнут от злости на своих тирольских лугах и баварских полях. Нам важно о России-матушке думать. Согласны?

— Абсолютно.

— Так вот я и решил напомнить австрийскому императору, кто на самом деле спас его трон от венгерской смуты сорок четыре года тому назад. И знаете, что я придумал?

— Нет, но с большим интересом послушаю.

— Прах полковника Палицына прикажу перезахоронить в России в фамильном склепе. И пусть только австрийцы попробуют