Георгий Блок - Московляне

Прошли времена, когда дружинники в поисках скорой наживы подбивали князя на дальние походы, "да и ты добудеши и мы". Теперь выгоднее оказывалось домоседничать. Рабочая сила ближнего смерда стала более ценным товаром, чем рабочая сила приведенного из далеких краев пленника. Своя земля, обработанная смердом, давала и князю и боярину больше, чем опустошение чужой земли.

Прошли времена завоеваний. Миновала нужда собирать десятки тысяч вооруженных людей, которые так устрашали некогда врагов Киевской Руси и которых можно было соединить только усилиями всех русских областей. В умах людей, стоявших у власти, иссякли мечты об углублении единства, о слиянии всех областей в одно могущественное, прочное, величавое целое.

Новые мысли, владевшие умами этих людей, влекли в обратную сторону — к разъединению.

Суровый проповедник укорял их в ненасытстве — они только усмехались в ответ. Голос поэта звал их "вступить в злат стремень за землю Русскую" — а им до того ли? Заглохшее в их сердцах сознание единства Русской земли не угасало в сердцах порабощенного ими народа: народ роптал. Но что им народный ропот, когда сила на их стороне!

Широкий круг, очерченный мечом прежних князей-завоевателей, дробился на множество мелких кругов. Средоточием каждого из таких кругов становился свой богатеющий город со своим князем и со своим боярством на своих богатеющих вотчинах.

В большинстве русских земель господствующая знать успела собрать к этому времени довольно средств, чтобы вместо глухого, тайного сопротивления, какое она оказывала Мономаху, повести открытую вооруженную борьбу за независимость от других волостей и главным образом, разумеется, от Киева.

Таков был внутренний смысл борьбы. Внешним же образом она чаще всего сводилась к попыткам овладеть Киевом. Но чем горячее схватывались из-за него князья, тем ниже падало его распорядительное значение.

К половине столетия итоги переходной поры выяснились уже достаточно отчетливо. Летописец обозначил их четырьмя печальными словами: "Раздрася вся земля Русская".

Когда отдельные части бывшей киевской державы обособились одна от другой, освободившись от киевской опеки, по-новому определились и их силы.

Наиболее истощенными оказались земли, расположенные по Днепру и его притокам.

Окрепла, наоборот, юго-западная окраина Руси — Галицкое и Волынское княжества.

Усилился и Новгород: смещение мировых торговых путей пошло ему впрок.

Третьей, наиболее громко заявившей о себе силой, решившей дальнейшую участь Русского государства, был Ростово-Суздальский край.

II

Здесь почти с самого начала столетия княжил один из младших Мономаховых сыновей — Юрий Владимирович, прозванный Долгоруким.

Жизнь Юрия с первых же лет пошла особенным путем, не похожим на обыкновенный княжеский.

Мономах услал его в Залесье еще малым ребенком. Там и вырос Юрий — вдали от Киева, где все дышало прошлым, в разлуке с отцом, мечтавшим воротить это прошлое, в стороне от родичей-князей с их мудреными обычаями, с их упрямыми предрассудками, унаследованными от того же прошлого. Так и вступил Юрий в зрелые года — сыном своего века и своего края, свободным от ярма старины.

Он был первым князем, оседло поселившимся в Залесье: до него князья бывали здесь только наездами.

Доставшаяся Юрию волость издавна общалась с Киевом, с Новгородом, со Смоленском (со Смоленском особенно родственно) и с другими русскими землями. Близкими соседями Ростово-Суздальской области были волжские булгары. Через их посредство ее хорошо знал арабский Восток. Она обменивалась товарами с кавказским Югом. Сюда засылал гостей и европейский Запад. Но при всей широте и живости этих внешних связей внутренняя жизнь складывалась в Залесье иначе, чем на Днепре.

Города были не слабее и не беднее многих тамошних. Но городов было мало. Древний Ростов, богатый рыбными озерами да соляными варницами; более поздно окрепший Суздаль, вскормленный хлебородным Опольем, что раскинулось безлесным просветом по обоим берегам реки Нерли; подле них, на Клязьме, молодой, бодро входивший в силу Владимир; поодаль, на Волге, мал градок Ярославль; еще дальше на север, вверх по Шексне, старое Белозеро — вот и все города, какие застал Юрий в своей пространной, но еще малолюдной волости.

В городах и около них жизнь била ключом: изощрялись ремесла, ширилась торговля, тучнели пригородные нивы. Понаехавшие с князем бояре-дружинники богатели не по дням, а по часам, осев в земледельческом Суздале. С ними соперничало исконное местное боярство, угнездившееся главным образом в Ростове, где успело созреть и матерое купечество. Новоприезжие и туземные бояре состязались и между собой, и с духовенством, и с князем в захвате пахотных угодий, бортных лесов, бобровых гонов, рыбных ловель, соляных озер, а главное — в изобретении новых, все более коварных способов жить чужим трудом.

Начало феодальным отношениям было положено не здесь, а на Днепре и на Волхове, но тут, на берегах приростовских озер и Клязьмы, еще не тронутых войнами, не разоренных половцами, сыскалась более удобная почва для этих новых отношений. Ветхое отмирало здесь незаметнее, молодое нарождалось легче и росло быстрее. Людской быт день ото дня менял свой лик.

Однако так жили только города с ближайшими, зависимыми от них сельскими округами.

А дальше, за тесными пределами этих опрятно расчищенных и усердно возделанных округ, стояли непроглядные леса, где, по тогдашней поговорке, не сходились еще топор с топором и соха с сохой. Там, в малых и редких селищах, раскиданных лишь кое-где по глухим речкам и речушкам, люди вековали еще по-старому, по-бывалому. О городских новшествах туда и слух не проникал, а в укладе иных притаившихся в лесу деревень еще не совсем поизгладились следы былой принадлежности всех обитавших в деревне пахарей к одной, с годами разросшейся семье.

Для сбора дани с таких отдаленных, старобытных селений Юрию приходилось по временам выезжать самому, чего уже веками не делывали другие русские князья.

Юрий отлучался из города с неохотой.

За спиной оставался строптивый Ростов, привыкший исстари обходиться без князя. Ростовское боярство, упрямое и надменное, докучало напоминаниями о каких-то своих древних уставах и обычаях, будто бы нарушаемых Юрием: у нас, мол, того не бывало, у нас, мол, так не положено. Дерзкими голосами подтягивали боярам и ростовские купцы. Это раздражало, заставляло быть всегда настороже, стесняло движения.

Чтобы поразвязать себе руки, Юрий перебрался на житье в менее притязательный Суздаль, где окружил себя более податливыми людьми, обязанными ему, князю, своим благосостоянием. Но и эта новая, суздальская знать, осмелев от недавнего богатства, начинала тянуться, как и ростовская, к власти. Обуздывать ту и другую было не просто.