Гарри Тертлдав - Верни мне мои легионы!

Испокон веков во всех военных лагерях римлян палатки вспомогательных когорт располагались в северо-западном и северо-восточном углах. Скрупулезные во всем, римляне, найдя удачное решение, брали его за правило и уже никогда от него не отступали.

В расположении германцев Арминий и нашел своего земляка — точнее, тот первым его окликнул.

— Привет, Кариомер! — ответил Арминий, сразу узнав гостя.

Поспешно подойдя к соотечественнику, Арминий пожал ему руку и нетерпеливо спросил:

— Почему ты приехал? С матерью и отцом все в порядке?

— Насколько мне известно — да, — ответил Кариомер.

Они с Арминием не состояли в близком родстве, но выросли в одной и той же маленькой деревушке.

— Во всяком случае, когда я отправился в путь, они были живы-здоровы, — продолжал Кариомер.

— Что ж, ты снял тяжесть с моей души, — отозвался Арминий. — Пойдем, поужинаешь со мной — ты, должно быть, проголодался после дальней дороги.

— Ты прав, я голоден как пес.

Кариомер и Арминий получили у поваров миски с ячменной кашей и кружки с вином. С жадностью опустошив миску, Кариомер заявил, что даже не заморил червячка.

— Я все еще голоден, — сказал он, глядя на опустевшую посудину. — Что это за еда — без мяса?

Он выпил и заметил:

— А вино тут в общем неплохое.

— Неплохое, — подтвердил Арминий. — С мясом же дело обстоит так: римляне считают, что из-за мясной пищи воин становится нерасторопным. Может, они и правы, не знаю. Но я уже привык к такой еде. Раньше мне и в голову не пришло бы, что можно обходиться без мяса, а сейчас уже все равно. Я вообще многое привык делать на римский лад.

— Наверное, тебе ничего другого не остается, но…

Кариомер внезапно умолк, потом заговорил снова:

— Но я бы этим заниматься не стал.

— Я не Флав, — отрезал Арминий. — Я…

Он покачал головой, словно отгоняя мошкару. Порой он сам не знал, кто он.

— Ладно, выкладывай новости. Я благодарю богов, что ты не принес дурных вестей о родителях, остальное я как-нибудь переживу. Итак, с чем пожаловал?

Кариомер осушил кружку до дна и с сожалением посмотрел на нее, словно предпочел бы сначала напиться, а уж потом говорить. Однако деваться было некуда, и он со вздохом пробормотал:

— Я хочу кое-что рассказать о Сегесте.

Арминий хмыкнул. Сегест, один из вождей херусков, любил римлян и доверял им гораздо больше, чем Арминий. Впрочем, для Арминия самым важным было то, что Сегест являлся отцом его невесты.

— А что с ним? Он здоров?

— Перед тем как я уехал, был здоров, — проворчал Кариомер.

Совсем другим тоном он рассказывал об отце и матери Арминия, как будто ему вообще не хотелось говорить о Сегесте. Наконец Арминий не выдержал наступившего молчания.

— Выкладывай, что хотел. К чему тянуть? Не затем же ты добирался сюда из дома, чтобы сообщить мне, что там все здоровы.

— Ты прав, — со вздохом отозвался Кариомер.

И все-таки он продолжал мяться, пока наконец не выпалил единым духом:

— Он отдает Туснельду другому!

Говорят, получив рану, не сразу чувствуешь ее. Арминий был с этим не согласен: всякий раз, когда его полосовали мечом или когда в него вонзалась стрела, рана сразу вспыхивала огнем. Но сейчас он уставился на земляка, разинув рот, как будто никак не мог уяснить смысл слов Кариомера. Так оно и было: да, он слышал слова, но они не желали укладываться в голове.

— Кому? — спросил Арминий с придыханием, словно ухающий филин.

Говорят, услышать филина средь бела дня — дурная примета. Но до примет ли тому, у кого отнимают женщину?

— Он обручил ее с Тадрасом, — ответил Кариомер.

Арминий услышал скрип своих зубов. Они заскрежетали, как жернова, и лишь немалым усилием воли он заставил себя прекратить так сильно сжимать челюсти.

Тадрас был примерно тех же лет, что и Сегест, тоже находился в дружественных отношениях с римлянами, но это не объясняло такого решения!

— Почему?

Арминию как будто трудно было выдавить больше одного слова.

— Я не знаю наверняка. Сегест не объясняет мне, почему принимает то или иное решение. Скорее всего, он думает, что ты не вернешься с этой войны. Он хочет, чтобы Туснельда подарила ему внуков… А Тадрас долгие годы был ему верным другом.

— Зачем же тогда он пообещал Туснельду мне? — прорычал Арминий. — Неужели он думает, что у меня нет чести, что я проглочу это оскорбление?

— А как ты поступишь? — спросил Кариомер, охваченный недобрыми предчувствиями.

— Само собой, поеду домой и все улажу, — ответил Арминий. — А что еще, по-твоему, я могу сделать, услышав подобные вести? Поблагодарить тебя за них и заняться прежними делами?

Оглядевшись по сторонам, он понизил голос:

— Ты что, принимаешь меня за римлянина?

— Нет, конечно нет!

Если бы Кариомер ответил по-другому, Арминий, пожалуй, мог бы его убить.

Вестник тоже понизил голос:

— А правда ли то, что говорят о римских женщинах?

— Здесь не так много римских женщин, чтобы я мог судить о них по собственному опыту. Слухи о них ходят цветистые, это верно, но таковы все слухи.

Арминий положил руку на плечо соплеменника.

— А теперь мне нужно сообщить римлянам, что я уезжаю. Они не обрадуются, услышав это, но…

Он пожал плечами.

— Что уж тут поделаешь!

Непосредственным начальником Арминия был военный трибун Тит Минуций Басил: невысокий, поджарый, лысый, с узким лицом и глазами холодными, как метель. Арминий обратился к нему за ужином, оторвав от трапезы, что отнюдь не улучшило настроения трибуна. Неудивительно, что он отнесся с раздражением к словам Арминия.

— Надо же, ему приспичило уехать! — проворчал трибун, выслушав Арминия. — Вот так, посреди похода: собрался — и домой?

— Прошу прощения… командир.

Что Арминий не ценил, так это римскую субординацию, но, когда ему было нужно, обращался к начальству как положено.

— То, что случилось, задевает мою честь. Как бы ты поступил, если бы отец твоей нареченной отдал ее другому?

Он и впрямь надеялся, что Минуций, представив себя на его месте, проникнется к нему сочувствием.

— Я бы затеял против этого двурушника судебную тяжбу, — не раздумывая, ответил Минуций. — И он бы горько пожалел о том, что нарушил обещание.

Его сотрапезники закивали. Арминий имел самое смутное представление о том, что такое судебная тяжба. Кажется, сражение при помощи слов, а не мечей, но сути этого сражения он, разумеется, не понимал.

— В нашей стране такое невозможно, — сказал германец.

— Пожалуй, — задумчиво протянул римлянин, потягивая вино из серебряной чаши и поглядывая на собеседника.