Валерио Манфреди - Спартанец

— Я уверен, что кто бы ни добавил эти слова к надписи на надгробном камне Исмены, ему было известно истинное содержание послания Леонида. К чему еще можно отнести слова «дар Льва Спарты»? Леонид хотел спасти Бритоса… возможно, и меня так же. Леонид должен был знать. Мой отец всегда был близок с ним, а до него — с царем Клеоменом.

Послышался отдаленный рокот, как раскат грома, от него стал сотрясаться дом, который уже пострадал при землетрясении. Карас смотрел на потолок, не шевелясь.

— Думаю, что смогу помочь тебе, — сказал он. — И если то, что я думаю, правда, то ты сможешь повести илотов против Спарты без раскаяния.

— Что ты хочешь сказать?

— Подумай об этом, — продолжал Карас. — Если правда то, что свиток не содержал послания и был пустой, о чем я тоже слышал, понятно, что подлинное послание подменили другим.

Клейдемос вздрогнул, думая о той ночи на морском заливе, о тени, тайно пробравшейся в их лагерь, склоненной над Бритосом, затем так же таинственно исчезнувшей.

— Если все именно так и обстоит, то только криптии могли пойти на такую подлость. И криптии должны были доложить все эфорам. Далее, один из них, Эписфен, был другом царя Павсания, он был посвящен в его планы. Это должно быть он. Он мог вырезать эту фразу на могильном камне твоей матери, чтобы ты увидел ее и стал искать правду. Землетрясение нанесло огромный урон спартанцам и привело к большому количеству жертв среди них. Если Эписфен погиб, то, конечно, он унес тайну с собой в могилу. Но, если он жив… ты знаешь, где он живет. Я буду сопровождать тебя.

— Нет, это опасно. Я пойду один. Этой же ночью. — Клейдемос открыл дверь и посмотрел на небо. — До наступления рассвета еще пара часов, — сказал он. — Вполне достаточно.

— Думаю, что в этом, действительно, нет необходимости, мой мальчик, — сказал Карас, вставая и следуя за ним к порогу.

— Я тоже так думаю. Но я не могу поступить иначе. Эта мысль мучила меня в течение многих дней. Потому что моя обратная дорога привела меня к развалинам Ифомы.

— Ты был в мертвом городе? Зачем?

— Не знаю. Я увидел, как он возник передо мной, совершенно неожиданно, на закате солнца, и понял, что должен войти в эти стены. Теперь иди, Карас, будь настороже.

— Ты сам тоже будь настороже. А когда получишь ответ, то знаешь, где найти меня.

— В лачуге около верхнего ручья.

— Нет, — ответил Карас. — Ты найдешь меня у входа в подземелье около поляны, где растут каменные дубы. Настало время достать из-под земли меч царя Аристодема. Его народ будет свободен.

Он завернулся в плащ и ушел. А Клейдемос проводил его взглядом. Всего несколько шагов, и он превратился просто в одну из многих теней в ночи.

Клейдемос взял со стены серый плащ с капюшоном, вышел со двора и направился в сторону города. Он пришел к Евроту и спустился на его каменистый берег, чтобы остаться незамеченным стражей, патрулирующей сельскую местность вокруг Спарты.

Он подошел к Дому Бронзы, проскользнув мимо разрушенных домов района Месы, все еще под покровом темноты.

Город казался опустевшим: оставшиеся в живых ушли при последующих толчках землетрясения подальше от опасных строений.

Определенные районы города тускло освещались здесь и там кострами, которые поддерживались на общественных площадях и агоре, рыночной площади и месте общественных собраний.

Клейдемос осторожно пробирался среди стен, стараясь остаться незамеченным. Полная темнота помогала ему, но и затрудняла возможность правильно ориентироваться в городе и узнавать места, окружавшие его. Часто ему приходилось сталкиваться с завалами на своем пути, поворачивать обратно и искать обходные пути.

Неожиданно он увидел небольшой храм с изображением Артемиды и понял, что находится недалеко, буквально на расстоянии двух кварталов, от входа в Дом Совета.

Как он и боялся, площадь охраняла группа солдат, сидящих на земле вокруг костра. Клейдемос прижался к стене портика, которая проходила вдоль южной стороны здания. Проскальзывая от колонны к колонне, ему удалось обойти освещенный участок и остаться незамеченным.

Вскоре он обнаружил, что находится перед домом эфора Эписфена. От землетрясения пострадала только половина дома. Он подкрался к покосившейся двери и приложил к ней ухо, но ничего не услышал.

Клейдемос набрался храбрости и вошел. Большая часть крыши обвалилась, пол был завален балками и осколками, но часть потолка сохранилась, что делало дом пригодным для проживания в нем.

Перед изображением Гермеса горела лампа; должно быть, Эписфен не пострадал при землетрясении и, возможно, все еще живет здесь.

С дороги послышались шаги — сапоги, подбитые сапожными гвоздями с большой шляпкой, сапоги гоплитов: двое солдат, возможно, и трое.

Он скользнул за угол, надеясь, что они пройдут мимо двери, но они остановились прямо на пороге. Клейдемос услышал, как люди обменялись несколькими словами, после чего они продолжили свой путь; должно быть, это был патрульный наряд.

Он наклонился вперед, чтобы убедиться в том, что они ушли, и увидел человека с масляной лампой в руке, который входил в атриум и закрывал за собой дверь.

Когда он повернулся, и свет лампы осветил его лицо, Клейдемос узнал его, это был Эписфен, в рваном хитоне. По его лицу было видно, что он устал. Он взял табурет и сел, поставив лампу на пол.

Клейдемос вышел из своего угла и громко произнес:

— Приветствую тебя, Эписфен. Да защитят тебя боги.

Человек вздрогнул и поднял лампу к лицу незваного гостя.

— Во имя Геркулеса, сын Аристарха! Мы считали, что ты погиб.

— Боги пощадили меня, как видишь, но я подвергался ужасным опасностям. Прости меня, если вошел в твой дом тайно. Но причины, которые вынудили меня нанести такой необычный визит, серьезные и не терпят отлагательства.

Эписфен опустил свои покрасневшие глаза.

— Я надеялся, что однажды ты придешь повидаться со мной, — сказал он, — но события подавили нас и нарушили все наши планы. Мы не можем больше разговаривать спокойно и безмятежно.

— На погребальном камне моей матери вырезана фраза, — сказал Клейдемос. — Полагаю, что ты можешь объяснить мне это.

— У тебя догадливый ум, как я и думал, но боюсь, что то, что я должен сказать тебе, больше не имеет особого значения. Я вырезал эти слова во имя справедливости, в надежде на то, что после возвращения домой ты заинтересуешься их смыслом и захочешь узнать правду. Я слишком стар и устал, чтобы сделать что-нибудь больше, чем это. Но сейчас… уже более ничто не имеет никакого значения. Город подвергается гневу богов в наказание за наши ужасающие деяния.

— Я не понимаю, что ты подразумеваешь, Эписфен. Тебе известны секреты этого города. Но ты даже и представить себе не можешь, насколько мне важно узнать правду о себе самом и о моей семье. И я должен узнать правду сейчас, перед тем, как начнется рассвет наступающего дня.