Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ) - Голон Серж

– Но… они такие страшные и выглядят так грозно, – продолжала герцогиня. – И потом, от них идет чудовищный запах.

– Пустяки, к нему быстро привыкаешь. Ведь это всего-навсего медвежий или тюлений жир – они смазывают им тело, чтобы защитить себя от холода зимой и от москитов летом. Думаю, именно Пиксарета вы сегодня утром в полусне приняли за привидение?

– Да… Наверное… Но неужели он осмелился бы проникнуть в ваши комнаты, не объявив о себе?

– С ними все возможно. Дикари столь бесцеремонны и кичливы, что ничего не понимают в правилах обхождения, принятых между белыми. Но зато сейчас я должна покинуть вас, чтобы заняться ими, иначе они будут оскорблены. Ужасно оскорблены.

– Конечно, дорогая. Я понимаю, что надо щадить чувства туземцев – сколько молитв мы читаем во спасение их душ в наших монастырях. И все-таки они очень страшные. Как можете вы быть так веселы с ними и терпеть, чтобы они к вам прикасались!

Анжелику забавляли страхи герцогини.

– Они очень любят посмеяться, – улыбнулась она. – Надо уважать их и смеяться вместе с ними. Большего они и не требуют.

Глава 10

Пиксарет взял предложенный ему виргинский табак, но отказался от пива и с еще большим негодованием – от водки.

– Демон пьянства – наихудший из всех; он отнимает у нас жизнь и рассудок; он порождает убийства.

– Ты говоришь как Мопунтоок, вождь металаков, в Верхнем Кеннебеке. Он открыл мне воду источников.

– Вода источников передает нам силу наших предков, погребенных в земле, где она течет.

Анжелика послала за самой свежей водой, какую только можно было найти.

И вдруг Пиксаретом, казалось, овладела задумчивость.

В том ли было дело, что поселение Голдсборо внушало робость великому вождю абенаков, союзнику французов и их духовных наставников, иезуитов? Или же, несмотря на свою независимость, вождь чувствовал за собой вину – ведь он пробрался в почти английское поселение, чтобы получить там выкуп за пленницу, которую он даже не сможет обратить в католическую веру, поскольку она уже была католичкой?

Анжелика, желая угодить индейцу, заверила его, что он и его воины найдут здесь самое лучшее железо для своих томагавков, и что если великий вождь желает иметь жемчужины, у господина де Пейрака они есть в запасе – голубые и зеленые, привезенные ему из Персии. И на переговорах он предложит такому важному военачальнику не обычные раковины, подбираемые на берегу, а привезенные из Индийского океана. Хотя и очень редкие в Америке, они подчас заменяли здесь деньги с тех пор, как их сюда завезли каравеллы Индийской компании, и считались настоящим сокровищем. Даже за Великими озерами люди рассказывали друг другу об уборах вождей племени сиу – никогда не видавшие белого человека, они тем не менее горделиво навешивали на себя по несколько рядов таких раковин, выловленных в морях, о существовании которых сами вожди даже не подозревали. Жером и Мишель слушали с огромным интересом. Глаза их блестели от разыгравшихся аппетитов, но Пиксарет внезапно резко прервал разговор, заявив, что не пристало пленнице самой обсуждать свой выкуп, и что он предпочитает вести переговоры с тем, кого зовут Тикондерога – Человек-Гром.

– Ты хочешь, чтобы я проводила тебя к нему, – предложила Анжелика, смиряясь с его настроением.

– Нет, я смогу найти его сам, – категорически заявил Пиксарет.

Что с ним внезапно приключилось? Сказать, что весельчак и шутник Пиксарет вдруг превратился в человека, чем-то озабоченного, значило ничего не сказать. В его глазах, черных и блестящих, как ягоды ежевики, читалось серьезное, напряженное размышление, отчего эта пестро раскрашенная маска, эта внезапно застывшая, окаменевшая паутина ярко-красных завитков приобрела выражение острой тревоги. Он принялся озираться вокруг себя, но на сей раз не с любопытством, а недоверчиво, словно принюхиваясь к чему-то. Затем он притронулся кончиком пальца ко лбу Анжелики.

– Опасность над тобой, – пробормотал он, – я знаю, я чувствую.

Его заявление пробудило в Анжелике чувство тревоги. Она не любила, когда дикари, подобно дурачку Адемару, начинали вещать о своих тайных предчувствиях – слишком велика была вероятность, что догадки их справедливы.

– Что за опасность, Пиксарет, скажи мне? – спросила она.

– Не знаю.

Он встряхнул своими косицами, накрученными на лисьи лапки.

– Ты крещеная? – спросил он, устремляя на нее взгляд духовника-иезуита, что при его размалеванной физиономии выглядело совершенно нелепо.

– Конечно, крещеная. Я же тебе говорила.

– Тогда молись Деве Марии и святым. Это все, что ты можешь сделать. Молись! Молись! Молись! – торжественно заклинал он ее.

Он поднес руку к сложному убранству из своих смазанных жиром волос, поискал там что-то и вытащил одно из многочисленных украшений – четки капуцина, из крупных бусин, заканчивающихся деревянным крестиком – и повесил их на шею Анжелике, затем трижды благословил ее, произнося священную формулу:

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…» Наконец он вскочил на ноги и схватил свое копье.

– Торопитесь же, – неодобрительно обратился он к своим соратникам. – Я должен пуститься в путь прежде, чем ирокезы растекутся по нашим лесам. Лето заставляет этих койотов выходить из их вонючего логова.

Теперь, когда мы покончили с англичанами, завершим дело правосудия, дабы содействовать французам, нашим братьям во Христе, и ублаготворить возлюбленных отцов наших, Черные Сутаны. Иначе дьяволы, бродящие неподалеку, быстро одолеют нас.

Мужайся, сестра моя, я должен покинуть тебя. Но помни: молись! Молись! Молись!

Произнеся эти торжественные слова, индеец в несколько прыжков исчез. Оба его сподвижника устремились вслед за ним, и только тяжелый первобытный запах напоминал еще некоторое время об их пребывании в форте.

Растерянная и встревоженная Анжелика пыталась понять причины перемены в настроении Пиксарета.

Возможно, ему что-то не понравилось в Голдсборо?

Он внезапно еще раз подтвердил свои дружеские чувства по отношению к французам и Черным Сутанам. А его намек на англичан пробудил в Анжелике пронзительное воспоминание о резне, свидетельницей которой она была совсем недавно.

Буря, пронесшаяся над нею и Жоффреем, над их любовью, война с пиратами и ее развязка, неожиданный приезд целого выводка королевских невест и знатной французской дамы, все связанные с этими событиями хлопоты, не могли вытеснить из памяти Анжелики, что в нескольких милях к западу, за сине-фиолетовыми морскими просторами и розовыми холмами Пустынных гор по-прежнему разыгрывалась кровавая трагедия. Девятый вал индейских племен, растекаясь из лесов, обрушивался на поселения белых колонистов, убивая, грабя, сжигая, снимая скальпы.

Она подумала о встреченных ею на побережье беженцах из английских факторий, – они укрылись на многочисленных островах в бухте Каско и спешно готовились к обороне, в то время как их дети, под присмотром старших, купались в заливчиках вместе с тюленями.

Неужели флотилии индейцев настигли их даже там? Живы ли они еще?

По контрасту со зловещими событиями, которые, быть может, разворачивались там в этот самый момент, свобода и относительное спокойствие в Голдсборо и его ближайших окрестностях выглядели чем-то чудесным.

У этого чуда было одно-единственное объяснение: безграничное влияние графа де Пейрака, умело маневрирующего благодаря своему союзу с бароном де Сен-Кастином и с индейскими племенами, благодаря договоренностям, заключенным с акадскими и французскими поселенцами, с торговцами английских факторий.

Человек, прибывший в Голдсборо, попадал в другой мир. Здесь, несмотря на ссоры жителей между собой, несмотря на схватки с пиратами, он чувствовал себя в относительной безопасности, в недосягаемости для сражений, под защитой невидимых границ, которые отныне воздвигло на тысячи миль одно лишь доброе имя французского графа де Пейрака, вчера совершенно безвестного, а ныне богатого, уважаемого человека, независимого от королей, широко и свободно мыслящего. В Голдсборо, несмотря на близкую надвигающуюся войну, можно еще было избирать губернатора, заниматься торговлей, сегодня принимать богословов из Бостона, а завтра – представителей Квебека.