Игорь Болгарин - Адъютант его превосходительства

Прекрасная женщина на картине… Дерзость, порыв, красота. И рядом кровь, убийство, ненависть. Как это совместить, кто может объяснить смысл происходящего? Поверить целиком в жёсткую правду отца Тане мешала та, другая, правда, которая чуть приоткрылась перед ней. Если бы кто-нибудь объяснил ей!.. Но кто? Владимир Евграфович? Нет, он весь в прошлом, а настоящее проходит словно сквозь него, — не задевая разум. После смерти жены профессор почти совсем не бывает дома. Он переселился в университетскую обсерваторию, где на первом этаже для него выделили несколько комнат, и он живёт там, охраняет старинные свитки и монеты и, похоже, больше ничем не интересуется.

— А хотите, зайдём к нему в гости? Вот сейчас! — спросила вдруг Таня — они шли вдоль университетского сада, и в его глубине тускло отсвечивала под луной обсерватория. — Смотрите, он не спит ещё. Вон его окна, они светятся.

— Поздно, Татьяна Николаевна! — вздохнул Павел и взял её руки в свои, словно хотел согреть. — Другим разом, ладно?.. Тем более что мне это очень интересно. Я ведь тоже немного увлекаюсь историей, точнее, нумизматикой. Так, совсем чуть-чуть. Увлечение детства.

— Правда? — обрадовалась Таня. — Я попрошу дядю, и он вам покажет все-все. У него там очень интересно.

— Обязательно побываем, — ещё раз пообещал Павел, а сам подумал, как и в первую их встречу: «Какая удивительная девушка». И почувствовал грусть, как при утрате чего-то дорогого. Они принадлежали разным мирам. И совсем разные у них были жизненные дороги. Но Таня не знала об этом и была так счастлива. Мир для неё рядом с этим сильным, надёжным человеком приобретал устойчивость…

На другой день Ковалевский попросил вызвать к нему только что вернувшегося из поездки на фронт начальника контрразведки. Когда Щукин вошёл в кабинет, командующий велел больше к нему никого не пускать.

Кольцов понимал, что командующий сейчас несомненно будет разговаривать с полковником об окружённых дивизиях — дело не терпело отлагательства. Попросив Микки никуда из приёмной не отлучаться, Кольцов торопливо спустился по лестнице и по коридору направился к комнате, откуда мог услышать разговор Ковалевского и Щукина. Он уже хотел было проскользнуть в комнатку, но краем глаза увидел неподалёку стоявшего в полуоборот к нему капитана Осипова и какого-то незнакомого офицера. Лишь на какое-то мгновение Кольцов приостановился, затем с той же деловитой торопливостью зашагал дальше, свернул в боковой коридор и в раздумье остановился. Нужно было успокоиться, и он закурил. «Что же делать? Дорога каждая минута!» Отбросив в сторону окурок, Кольцов решительно поднялся по лестнице, ведущей в жилые апартаменты командующего…

А тем временем озабоченный тревожными мыслями Ковалевский объяснял полковнику:

— Дальнейший путь, мне кажется, предугадать не составляет труда. Они пойдут вот сюда, к Киеву или Житомиру, и здесь соединятся с двенадцатой армией.

— Вы считаете это возможным?

— А у них нет другого выхода, Николай Григорьевич. Кроме того, они все взвесили. Путь красных пролегает по районам, занятым войсками Петлюры. Головной атаман, конечно, будет пытаться их разгромить. Но у Якира есть основания считать, что его группа будет Петлюре не по зубам. Кстати, у вас есть какие-нибудь данные, характеризующие командный состав этих большевистских дивизий? Командует Якир, что вы о нем знаете?

— Очень молод, ему идёт двадцать третий год. Студент, учился в Базеле, потом в Технологическом институте в Харькове. Большевиком стал в семнадцатом. В восемнадцатом во главе небольшого отряда воевал с румынами в Бессарабии, потом был членом Реввоенсовета восьмой армии…

— Военное образование где он получил? — поинтересовался Ковалевский.

— Надо полагать, в большевистских кружках, — усмехнулся Щукин. — Военной школы, как нам известно, он не кончал.

Ковалевский помолчал, потом задумчиво сказал:

— Не понимаю! Ни опыта, ни военного образования! Почему же все-таки командующим назначили именно его?

— Он командует сорок пятой дивизией, а она является костяком Южной группы. Кроме того, Иона Якир однажды уже доказал, что он может решать сложные боевые задачи. Я имею в виду события под Воронежем. Тогда, казалось бы, в безнадёжной обстановке он, как член Реввоенсовета армии, взял на себя командование частями восьмой армии и отбросил генерала Краснова от Коротояка и Лисок.

— Непостижимо. Краснов всю сознательную жизнь прослужил в армии, — озадаченно сказал Ковалевский, — помимо офицерского образования имеет за плечами академию генерального штаба и проигрывает сражение полководцу в чине, так сказать, недоучившегося студента. — И, словно спохватившись, он снова вернулся к предмету разговора: — Да, так вот. Избирая маршрут для перехода, Якир учёл то обстоятельство, что мы находимся в состоянии войны с Петлюрой… Однако он не учёл, что ради уничтожения группы мы пойдём на временный союз с Петлюрой.

— Как отнесётся к этому Антон Иванович? — осторожно осведомился Щукин.

— Я получил от него благословение на это, — коротко ответил Ковалевский.

…А в это самое время Юра зашёл в приёмную командующего с намерением поговорить с Кольцовым о Семёне Алексеевиче. Он твёрдо решил, что будет называть его только садовником, не открывая, кто в действительности этот человек. Ведь можно придумать, ну скажем, что он, Юра, тонул в озере возле имения, а этот садовник спас ему жизнь. Можно ещё сказать, что садовник был очень предан семье Львовых и красные взяли его в свою армию насильно… Да мало ли что можно придумать. Время-то идёт, а он бездействует. Вчера Юра не дождался Кольцова, уснул, а утром, когда он встал, Павла Андреевича уже не было.

Кольцова в приёмной не оказалось, а Микки сказал, что Павел Андреевич только недавно вышел.

Решив дождаться Кольцова, Юра присел возле окна. Микки, тихонько мурлыча что-то под нос, перекладывал на столе бумаги. Из-за плотно закрытой двери кабинета командующего не доносилось ни звука.

Окно за Юриной спиной было зашторено наполовину, и жаркий квадрат света лежал у ног мальчика, а когда под порывом ветра штора колебалась, квадрат вытягивался, добирался до двери кабинета командующего, и начищенная ручка вспыхивала слепящими огоньками.

Прищурившись, Юра не отводил взгляда от этой белоснежной двери. Точно такая же была и у них в доме, и такие же, словно подпалённые солнцем шторы покачивались на окнах, не пропуская в комнату жаркие солнечные лучи. И так же, как здесь, вспыхивали ослепительно ручки дверей. Но все это было так давно, в прошлой жизни, той самой, о которой теперь Юра боялся и вспоминать. И рядом были и мама, и отец…