Юрий Дольд-Михайлик - У Черных рыцарей

— Не подлежат оглашению, — то ли спросил, то ли подтвердил Нунке.

— Ни при каких условиях! Ибо раскрываются не только отдельные факты, а и сами методы разведывательной работы.

— Но, к сожалению, нет такого закона…

— Законы пишутся для толпы, а не для тех, кто стоит у руля, кто творит политику! Кому это знать, как не вам! Не предполагал, мистер Нунке, что вы так наивны!

— Сейчас не времена диктатуры национал-социализма. Ведь именно ваши газеты поднимут шумиху о нарушении прав и законности.

— А мы их и не станем нарушать… Смерть старого человека вещь вполне естественная…

— Вы говорите о… как бы это сказать… — Нунке замолчал, не зная, правильно ли он понял своего босса.

— Лишь небольшое ускорение событий: своевременная ликвидация, — спокойно пояснил Думбрайт.

— Та-ак… — промямлил Нунке, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

Ведь он сам целиком зависел от Думбрайта. И хотя был в расцвете сил, но вдруг понял — неумолимо приближается день, когда и о нём, Иозефе Нунке, возможно, поведут такой же разговор…

Сегодня, направляясь к Воронову, он снова припомнил все сказанное боссом, и что-то похожее на жалость шевельнулось в его сердце. Но усилием воли он приглушил жалость, смешанную с тревогой. Не может быть, чтобы Думбрайт когда-нибудь поставил знак равенства между ним и Вороновым! Чушь! Нервы! Даёт себя знать разлука с Бертой и детьми.

Надо ребром поставить перед ней вопрос о переезде сюда, в Испанию. В конце концов он в таком возрасте, что никакие посещения домика на улице Сервантеса не могут заменить ему родного очага. Изабелла, правда, очаровательна, но её требования в последнее время стали непомерными, а темперамент иногда просто утомляет. Берта же, наоборот, умеет всегда держаться в рамках рассудительной добропорядочности. После сомнительных похождений военного времени это именно то, чего он жаждет… Ганс и Лиз тоже не могут долго оставаться вне его отцовского влияния. Особенно Ганс. Берта слишком мягка с ним, она потакает его увлечению жипописью, забывает, что надо закалять душу мальчика, а не расслаблять её напрасными надеждами на шаткую славу художника. Впрочем, когда Нунке последний раз был в Берлине, дети выглядели прекрасно. Да и разве может быть иначе? У них хорошая наследственность как со стороны матери, так и со стороны отца, так что перемена климата не может сказаться на них отрицательно. Напрасно Берта этого побаивается. Верно, не надо было рассказывать ей об увечье Иренэ. Увечье увечьем, а Берта вбила себе в голову, что в иных условиях, в другом климате… Женская логика! Невзирая на свою рассудительность, Берта вначале немного ревновала мужа к Агнессе. Так и говорила: «твоя гитана»… Хорошо бы он выглядел, связавшись с патронессой! А момент, когда он чуть не влип в такую историю, был! Если бы не брезгливость к Иренэ… и не молчаливый отпор цыганки, которая корчит из себя святошу. Впрочем, не такая уж она святоша! Гольдринг, то бишь Шульц, что-то зачастил туда. Это, конечно, неплохо, так как уменьшится влияние на патронессу падре Антонио, который заупрямился и начал своевольничать. Да и Шульцу полезно на время забыть невесту, дочь Бертгольда. Как он мечтал разыскать её! Сколько раз заводил разговор о поездке в Швейцарию. А последнее время что-то не вспоминает. И очень хорошо. Лора Бертгольц, верно, получила кругленькое наследство после отца, так что у неё в руках верный способ удержать любимого. И считай, что Фред Шульц погиб для разведки, — дай ему только почувствовать под ногами твёрдую почву. А получит приданое, только его тогда и видели.

Погруженный в эти мысли, Нунке не заметил, как очутился в боксе старого генерала.

Если бы начальнику школы было свойственно чувство юмора, он, верно, рассмеялся бы, увидав «натюрморт», представившийся его глазам: на столе между библиями — одной большой, роскошно изданной, второй — карманной, только недавно присланной из Нью-Йорка, и стопками сектантских журналов, тоже напечатанных в США, в живописном беспорядке расположились две бутылки вина: одна пустая, вторая только что начатая, тарелка с рыбьими хвостиками, головками и косточками, недоеденные куски хлеба.

У стола сидели Воронов и Протопопов, оба чуть подвыпившие.

— Пфе, как у вас грязно! — поморщился Нунке.

— Нормальная обстановка после дружеской беседы и скромного ужина. Человек с фантазией даже сказал бы — символическая! Поглядите, как все подходит одно к другому. Хлеб, который преломил наш Иисус Христос в пустыне, вино из Каны Галилейской, рыба — символ христианства, наконец, проповедь слова божьего… Воронов положил руки на библию и на одну из стопок журнала. Все, как полагается священнослужителю…

— Босса интересует подготовка группы «Аминь». Вы сможете составить к утру отчёт? Без разглагольствований, только факты и цифры.

— Конечно! Ещё не было случая, чтобы старый Ворон не выполнил задания. Даже после приёма этих капель, — Воронов постучал ногтями по горлышку бутылки. — Аква вита вдохновляет.

— Как вы думаете, когда можно будет начать отправку людей из группы «Аминь»?

Воронов задумался.

— Сейчас конец ноября… Стало быть, в апреле-мае будущего года.

— Вы в своём уме? На такой срок мы никогда не согласимся!

— Раньше не получится, — Воронов поднялся, его раскрасневшееся, лоснящееся лицо побагровело.

— Но поймите, железо куют, пока горячо, а человеческие души «утешают», пока их разъедает боль и тоска утрат… Именно сейчас нам нужны руководители сект, а не тогда, когда люди придут в себя и с головой погрузятся в водоворот будничных дел. У большевиков их предостаточно, чтобы заставить думать о земном, а не о небесном.

— А о чём вы думали раньше, господин начальник школы? Ткнули мне неучей, которые не могут отличить часослов от евангелия, и требуете, чтобы я за три дня испёк вам трех богатырей! Какие же руководители сект будут из этих прохвостов без соответствующей подготовки? Какие молитвы они понесут людям?

— Думбрайт говорил, что у них при сектах существуют специальные отделы, обрабатывающие новые молитвы и гимны — текст и музыку к ним. Вы обращались к ним?

— Вот вчера прислали несколько таких опусов! Протопопов, что вы скажете о такой молитве? — Воронов раскрыл журнал на предпоследней странице и сердито швырнул его на стол.

— Читал, читал. Смех да и только! Мелодия точнёхонько как в той старой песне, которую выводили, умываясь слезами, обольщённые девушки. Вы только послушайте.

Протопопов вытянул вперёд руку с журналом и пропел:

— «До-о-го-рай, моя лу-чи-и-на, до-го-рю с то-бо-ою я…» А теперь вот: «Се гря-дет моё спа-се-ние, се гря-дет моя за-ря…»