Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры - Марк Коэн

замирает. Выпрямляется. Чувствую, как его тощая фигура высится надо мной, скорчившейся на мокрой брусчатке.

– А ты не девчонка. Ты вообще не человек, поняла?

Раздается отвратительный звук плевка, и тяжелая капля падает мне за шиворот. Затем я слышу удаляющиеся шаги Павелека. Только спустя минуту решаюсь открыть глаза и посмотреть, не поджидает ли он меня.

Понемногу я собираю себя по частям. Берет, портфель – вот они. Шерстяные чулки – продраны до мяса – две штуки. Ладони в ссадинах и мелких камушках – горят огнем. Разбитые очки, черепаховая пуговица от пальто. Часики?.. Ох, на месте! Прикрываю глаза, поднеся их к уху, – идут. Точно стучит сердце птички размером с наперсток.

А это? Что это здесь блестит?

Слепо щурясь, на ощупь беру в руки незнакомый предмет.

Весомый, чуждый. Чужой. У меня такого никогда не было. Папа говорил, ни к чему, слишком опасно, он сам оточит мои карандаши.

Но теперь все иначе. Теперь он мой.

Мой собственный ножик.

Тетрадь в сиреневой обложке III

Проба № 1 – сахарный сироп с водой, соотношение один к одному;

проба № 2 – мед с водой, соотношение один к одному;

проба № 3 – вишневый конфитюр с водой, соотношение один к двум (иначе слишком густо);

проба № 4 – апельсиновый сок.

Образцы, изначально находившиеся на одной стадии развития, к сегодняшнему дню пребывают…

Черт бы побрал эту Мельпомену! Да и какая из нее Мельпомена. Как там ее звали в родной деревне? Маланья? Матрена? Самовлюбленная дура, вот она кто.

Ох, прости, мой милый старый друг. У меня закончилась тетрадь, куда я записываю все наблюдения, вот я и схватилась за тебя. Ты ведь не в обиде?

Раз уж мы снова встретились (и нас так грубо прервали), расскажу тебе, что произошло за последние – сколько? – почти полтора года.

Я не вела дневник, потому что не хотела. Вот так. Пани Новак учила меня не забывать свою жизнь, но я, наверное, и не жила. И хотела бы забыть, но все равно помню. Посмотрела в последнюю запись – я сделала ее после той ночи, когда из дома ушел Вик. Верней, отец его выгнал.

Сначала я пыталась уговорить папу вернуть брата. Это оказалось сначала непросто, а потом и вовсе невыполнимо. Папу редко можно было встретить без его «друзей». Все эти вечеринки, попойки, пляски под гадкую музыку с воем струн и бряцаньем цимбал…

К слову, эти люди до сих пор здесь. Пара персонажей сменилась, кто‑то приезжал, кто‑то возвращался или пропадал навсегда, но месье Жюль и две его ведьмы прочно вцепились в нашу семью, не оторвать. Чертовы кровопийцы, лживые, лицемерные твари!

О нет, мне нужно остановиться, или я испишу все страницы проклятиями, но так ничего и не скажу.

Бывало, я пробиралась в гостиную, где проходила вечеринка, и находила среди смятых тел папу. От него дурно пахло, и одежда была в полном беспорядке. Я вставала на колени рядом с тахтой или диванчиком, где он лежал неподвижно, точно убитый, и легонько тормошила его, чтобы не разбудить остальных.

Я упрашивала папу простить Вика, найти его и привезти назад.

Если отец просыпался, он осыпал меня бранью так, что я не могла удержать слез. Меня никто и никогда не смел так бранить! Даже пани Новак!

Потом папа иногда извинялся. Иногда – это если помнил, что я к нему подходила. Покупал мне наряды, книги, кукол. Кукол! Будто я в них еще играла.

Потом я решила быть хитрее. Я заставала отца днем, во время его бесед с Жюлем и остальными. Главное было не попасть во время какой‑нибудь из «практик», когда они сидели на полу, закрыв глаза и раскачиваясь, как фарфоровые болванчики.

Я скреблась в двери и просила дозволения обратиться к нему, стараясь выглядеть несчастной. Хотя я и была несчастной, мне не приходилось слишком притворяться. Только сделать усилие, чтобы отбросить маску послушного равнодушия, которая приличествует воспитанному ребенку. Я жаловалась папе, что мне одиноко, что мне не с кем поговорить. Надеялась, что так он поймет, что совершил ошибку. Но отец понял все по-своему.

Незадолго до того, как оставить попытки вернуть Вика домой, я получила от него первое письмо. Оказалось, ему удалось добраться до Варшавы. Там он нашел Бартека, с которым никогда не прекращал общаться. Родители Бартека приняли его с радостью. Дела у них пошли лучше, чем когда они жили по соседству, поэтому им было не в тягость помочь другу сына. Я не знала их раньше, но, похоже, они неплохие люди.

Потом Виктор поступил учиться на врача. От семьи друга он съехал, поселился в общежитии. Денег ему взять неоткуда, поэтому по ночам он работает везде, где могут заплатить и где можно чему‑то научиться. Виктор писал, что он и его сокурсники не гнушаются даже самой тяжелой работы. Бывает, они подрабатывают в моргах или психиатрических больницах. Мне сложно представить себе, как Виктор вскрывает трупы, моет утки или усмиряет буйного душевнобольного.

После его писем я подолгу не могу уснуть, воображаю себе разные ужасы. А что, если он не справится с очередным лунатиком и тот вопьется ему зубами в лицо? Мой Вик… никогда не был здоровяком. Это смешно и страшно.

Но потом я закрываю глаза и представляю, как он выкручивает руки Терезе и закрывает ее в клетке, где этой паучихе самое место. А она визжит и цепляется за решетку, трясет ее, но выбраться не может.

Но довольно, оставим сладкие фантазии на потом.

Иногда я беру деньги, если нахожу их по дому, и отправляю Виктору с письмом. Наша домоправительница Аника помогает мне с отправкой. Похоже, теперь я знаю, кто из нас двоих был ее любимчиком.

Кстати, Аника учит меня готовить. Это довольно унылое занятие, да и грязи многовато. Чего только стоят рыбьи потроха, чей запах въедается в кожу! Бр-р! Но это тоже помогает мне разнообразить жизнь.

Но я отошла от темы. Отец неверно понял мои жалобы на одиночество. После нашего разговора ко мне стала ходить Мельпомена. Помнишь, я уже писала о ней? Припадочная с белобрысыми волосами до пола. Так вот, ее зовут не как‑нибудь, а Мельпомена! Муза трагедии. Ха, скорее муза глупости и себялюбия!

Мельпомена ненамного старше меня, я это тоже уже упоминала. Сейчас ей, может быть, пятнадцать. Она хвалится, что у нее есть особый дар – знаться с духами умерших и говорить их голосами, а потому моему папе без нее ну никак нельзя.

Справедливости ради, она умеет делать несколько любопытных штук, но об этом расскажу в другой раз.

Мельпомена просто приходит ко мне в комнату – в спальню или в кабинет, вот как сейчас, – и просто сидит. Иногда читает. Иногда смотрит в одну точку, как полоумная. Иногда ковыряется в ногтях и напевает что‑то своим писклявым голосочком. Так она выполняет просьбу отца составлять мне компанию.

Но иногда, когда у нее настроение пообщаться с живыми, она лезет ко мне с разговорами. Я этого терпеть не могу. Еще хуже, когда она суется в мои дела или трогает мои проекты.

Никто не смеет трогать мои проекты! Я бы доверила их только Вику. Он бы оценил.

На этом я пока прощаюсь. Кажется, я вспомнила, где у меня была запасная тетрадь – я точно прятала одну в шляпную коробку! Мне нужно скорей переписать туда исходные данные по