Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - Коллектив авторов

Женщины и дети в арестантских партиях

Для женщин путешествие в составе арестантской партии было особенно мучительным. Осужденные женщины, равно как и ни в чем не повинные жены и дочери, добровольно следовавшие за мужьями и отцами в ссылку, часто оказывались самыми обездоленными и к тому же беззащитными перед сексуальным насилием и угнетением. Сохранить какое-либо достоинство было почти невозможно. Арестантки, а нередко и невиновные жены ссыльных были вынуждены пользоваться парашами перед толпой смеющихся и глазеющих заключенных [Мельшин 1896, 1: 17]. Несмотря на то что большинство женщин-осужденных ранее не были уличены в разврате, чиновники предполагали, что все они были проститутками еще до того, как попали на этап [Frank 1996]. Многие начинали продавать себя в обмен на заступничество и самые необходимые припасы[459]. Польский ссыльный Ю. Ручиньский в 1839 году воочию убедился, что каждая ссыльная была обязана найти себе любовника среди арестантов. Причем партнера она выбирала не сама – выбор был в ведении артели, которая продавала женщин «с молотка» тем, кто давал самую высокую цену. Женщина, отказавшаяся от предложенного союза, «подвергается страшным преследованиям». «Видели мы ужасные изнасилования совершенными среди белого дня», – вспоминает Ю. Ручиньский [Ручиньский 2009: 374].

Воздействие этой торговли живым товаром на моральное и физическое здоровье ссыльных уже давно беспокоило власти. В 1817 году Томский медицинский совет отметил, что «в числе больных находились преимущественно пересыльные колодники обоего пола, которые большею частию одержимы были венерическими болезнями; причиною чего, по изъяснению Томской Врачебной Управы, была распутная их жизнь, которую женщины [вели] во время следования в столь отдаленный край» [РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 415 (1825). Л. 296]. В 1825 году министр полиции граф С. К. Вязмитинов (1744–1819) и командир Отдельного корпуса Внутренней стражи граф Е. Ф. Комаровский (1769–1843) рекомендовали, чтобы женщины и дети следовали за мужчинами отдельными партиями с интервалом в два дня [РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 415 (1825). Л. 296, 298; Ф. 1264. Оп. 1. Д. 414 (1825). Л. 1][460]. Год спустя эти предложения были включены в закон, но осужденных обоего пола продолжали перевозить совместно, поскольку у чиновников на местах не имелось ресурсов для их разделения. В нарушение всех предписаний жен и детей, сопровождавших ссыльных в Сибирь, часто запирали на ночь вместе с закоренелыми преступниками [РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 413 (1828). Л. 12; Ф. 1264. Оп. 1. Д. 414 (1825). Л. 4–5; Ефимов 1899: 51]. В 1840 году власти в Санкт-Петербурге все еще продолжали издавать директивы о разделении полов на этапах [РГИА. Ф. 1286. Оп. 7. Д. 341 (1840). Л. 30; Власенко 2008: 66].

Однако положение не менялось. Даже в 1870-е годы женщин и детей, добровольно следовавших за мужчинами в ссылку, по-прежнему запирали в пересыльных тюрьмах и на этапах, в обход всех правил, о которых неустанно напоминали из центра [РГИА. Ф. 1286. Оп. 36. Д. 686 (1875). Л. 13–14; ГАИО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 199 (1877). Л. 1]. В 1870–80-е годы очевидцы называли пешие арестантские партии «огромными передвижными борделями», которые обслуживали как конвойных, так и ссыльных [Москвич 1895: 73]. Невозможность отделить немногочисленных женщин от больших групп мужчин создавала гремучую смесь страстей, похоти и ревности. Ссыльный поляк В. Серошевский, в 1879 году путешествовавший в партии, где «было несколько уголовных женщин на 300 арестантов», вспоминает: «…на пути то и дело возникали всевозможные романические истории, и одной красивой молодой арестантке в конце концов из ревности распороли на одном из этапов живот» [Серошевский 1908: 209].

Особенно уязвимы были беременные женщины и кормящие матери. В 1837 году Правительствующий сенат постановил не отправлять женщин в ссылку, если они беременны или кормят грудью, но сибирские власти, как обычно, игнорировали эту инструкцию, как и многие директивы центра [РГИА. Ф. 1149. Оп. 2. Д. 97 (1837). Л. 14 об.]. На самом деле, учитывая длительность дороги в ссылку и принудительный секс, многие женщины беременели в пути.

В 1870 году был отмечен случай, когда женщина из группы каторжан, перевозившихся на пароходе по Амуру, родила прямо на палубе; от глаз посторонних и от непогоды она была защищена лишь несколькими арестантскими робами. Ребенок умер менее чем через час, «вероятно, простудившись на холодном ветре» [Власов 1873: 39].

Женщины часто следовали за мужьями с несколькими маленькими детьми [РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 1067 (1836). Л. 134–135]. Они страдали, как отмечал этнограф С. В. Максимов, от гнилостного, промозглого воздуха камер, недоедания и отвратительной тюремной пищи, от удушающей жары, холода, болезней и т. д. Многолюдные этапы, вагоны поездов и трюмы кораблей были особенно опасны для маленьких детей [Белоконский 1887: 57; Максимов 1900: 24]. Только в 1875 году около 1030 детей погибли по пути в Сибирь, как в пересыльных тюрьмах Москвы, Нижнего Новгорода, Казани, Перми, так и за их пределами. Два года спустя путешествия не пережили 404 ребенка. А в 1882 году, по оценкам Н. М. Ядринцева, из-за отсутствия в пути медицинской помощи «смертность эта постигла половину всех детей» [Кеннан 1906, 1: 86; РГИА. Ф. 1286. Оп. 36. Д. 686 (1875). Л. 20; РГИА Ф. 1286. Оп. 38. Д. 467 (1877). Л. 41 об.; Ядринцев 1882: 175].

Помимо голода, холода и отсутствия надлежащей медицинской помощи, дети сталкивались с хищническими инстинктами заключенных, которых они сопровождали. В 1873 году чиновник Министерства внутренних дел В. Власов сообщил, что неспособность властей отделить детей от арестантов в пеших этапах и на транспортных судах приводит к тому, что против них совершается множество противоправных действий – «то оргии, то противозаконные поступки».

В его отчете упоминается изнасилование молодой девушки на одном из этапов и присутствие на другом двух дочерей каторжан, двенадцати и четырнадцати лет, уже зараженных сифилисом. Этнограф В. И. Семевский в 1878 году сопровождал партию из пятисот ссыльных и членов их семей на Ленские прииски: среди них были одиннадцатилетние мальчики, которые пили, играли в карты и интересовались женщинами; была также двенадцатилетняя девочка, которая «составляла общее достояние арестантской партии» [Власов 1873: 33, 36–38; Семевский 1898, 1: xvii – xviii]. По пути к месту назначения женщины и дети в течение многих месяцев испытывали мучительную нищету, потоки личных унижений, а также подвергались сексуальным домогательствам и насилию. Их тяжелая судьба еще раз доказывает, что пытка этапированием к месту ссылки не была связана с преступлениями.

Все это также подрывало пресловутый патернализм самодержавия, обнажая его равнодушие к людям, небрежность и жестокость [Miller 1998; Morrissey 2006: 11–12; Wortman 1995: ch.