Шелковый Путь - Колин Фалконер

К нему пришло осознание, что он потерпел неудачу, ибо Господь заглянул в его сердце и счел его недостойным.

Он ехал в молчании, редко перебрасываясь словом с Жоссераном, натянув капюшон на лицо, наедине со своим горем. Он больше не боялся и не надеялся; он был уже другим человеком, не тем, что ехал по этим же дорогам два месяца назад.

Ветром трепало молитвенные флажки; раздавался гулкий удар гонга, охряная стена пылала розовым в лучах заходящего солнца, виднелись ворота из бревен, утыканных тяжелыми гвоздями. Жоссеран последовал за Уильямом во двор ламаистского монастыря и огляделся. Со всех четырех сторон двор обрамляли галереи, вырезанные из древних черных балок. К скрюченным ветвям гранатового дерева были привязаны за носовые веревки два верблюда.

Они прошли по крытой галерее, оживленной яркими фресками алого и зеленого цветов, где скалящиеся дьяволы расчленяли несчастных в языческом аду. Уильям вскрикнул от страха, когда из дверного проема, рыча, поднялся медведь.

— Это всего лишь чучело, — проворчал Жоссеран.

Но это было не обычное чучело. Он увидел, что это шкура и мех медведя, сохраненные в его подобии, хотя на месте глаз зияли темные впадины. Бока его были липкими от ритуально нанесенного масла.

Они нашли другой коридор, пахнущий мускусом и ладаном. В ряд на полу, скрестив ноги, сидели монахи, их бритые головы блестели в свете масляных ламп. Их заунывное пение эхом отдавалось от алых колонн и темных стен.

— Я посрамлен, тамплиер, — сказал Уильям. — Эти люди любят свою веру больше, чем я.

— Никто не любит веру больше тебя, Уильям.

— Посмотри на них. Они не продают свои услуги за деньги. Они не пируют, как епископы, не блудят, как священники, и не плету интриг, как клирики в Риме. У них нет веры, и все же они живут святой жизнью.

— Если у них нет искупления Христова, какой толк во всей их святости? — спросил Жоссеран, повторяя заученную молитву, что занозой сидела в его совести с самого детства.

— Все, что ты говорил мне в этом путешествии о моих собратьях-священниках, — правда. Я знаю, что многие из них продажны и алчны. Наш орден был основан, чтобы искоренить такое поведение и вернуть святость в Церковь. Поэтому я и искал своего призвания среди них. Но я недостоин, тамплиер. Я нечестивец. — Он поднял руки. — Помолись со мной, тамплиер.

Жоссеран помолился с ним, не из благочестия, а потому что в тот миг почувствовал к монаху такую жалость. Он сложил руки и вознес их к Богу, который не обитал в этих безоблачных синих небесах, и вместе они прочли два десятка «Отче наш» за живых и еще десяток за мертвых. Наконец он прочел еще один «Отче наш» за себя — чтобы он нашел какой-нибудь путь назад, к живым, из забвения и небытия.

***

XCV

Ферганская долина

На Крыше Мира короткое лето почти закончилось. Красные маки уже увядали, и пастухи готовились возвращаться в защищенные долины низин, снова оставляя горы волкам, снежным барсам и орлам.

Свадебный пир был в самом разгаре, когда Хутулун въехала в лагерь.

Невеста была моложе ее, широколицая, с бронзовыми щеками, черты ее окаменели, пока вокруг мужчины и женщины рода смеялись, кричали и пили. Ее головной убор из бронзовых монет отражал свет тысячи факелов. Она сидела рядом с мужем в шелковом шатре, а в котлах пузырилась и дымилась баранина, мужчины проливали кумыс на богатые ковры и падали на тела своих товарищей, уже отключившихся на полу.

Пока она была в Каракоруме, Кайду взял себе еще одну жену. Она была дочерью вождя с запада от озера Балхаш, и этот союз еще больше укрепил его власть на западных границах империи кагана. Подобно Хулагу на западе и Бату на севере, ее отец теперь стремился обезопасить себя, когда Мункэ не стало.

Он ссутулился на своем эбеновом троне рядом с новой невестой, суровый и задумчивый посреди всеобщего веселья. Увидев ее, он поднялся и вышел из шатра, его телохранители последовали за ним. Она пошла за ним. У нее в горле стоял ком. Теперь ей предстояло рассказать ему о своем провале.

— Хутулун, — сказал он. — Дочь.

Она опустилась на колени, чтобы получить его благословение в свете факелов воинов.

— Отец.

Прохладный горный ветер хлестнул по шелку шатра.

— Я рад видеть, что ты благополучно вернулась.

— Тысяча добрых пожеланий в этот счастливый день.

— Это всего лишь политика, дочь, ты это понимаешь. Как прошло твое путешествие?

Она замялась.

— Я подвела тебя, мой хан, — сказала она, и слова застряли у нее в горле.

— Подвела, как?

— Я позволила воинам Хубилая устроить засаду на мои арбаны. Мы потеряли шестнадцать человек. Варварских послов похитили. — Вот. Сказано, сделано, без красивых речей.

Он хмыкнул.

— Да, я знаю об этом.

Конечно. Новости дошли до него из Каракорума. У него были свои шпионы при дворе, как и у любого хана, имевшего хоть какое-то влияние и вес.

— Твоей вины в том нет, — сказал он наконец. — Если сунуть руку в осиное гнездо, не стоит удивляться, что тебя ужалят. Мне следовало послать тебя северным путем, вокруг озера Балхаш.

— Я сделала шестнадцать вдов.

— Не ты их сделала. Вдов сделал Хубилай. И скоро он сделает их еще больше. — Он взял ее за плечо и поднял на ноги. — Ты виделась с Ариг-Бугой?

— Я передала ему твою клятву верности. Он хотел знать, пошлешь ли ты войска в поддержку ему против Хубилая.

— И что ты сказала на это?

— Я сказала, что не могу знать помыслов моего отца. Как еще я могла ему ответить?

Он улыбнулся.

— Хороший ответ. Ибо я не могу ему помочь, даже если бы хотел. Я не смею оставлять себя здесь без защиты, не сейчас.

Из шатра доносились крики танцоров и хриплые возгласы пьющих.

Факелы воинов затрещали от порыва ветра.

— У меня тоже есть новости. В Бухаре новый хан. Органу убили, и Алгу захватил ханство.

— Он присягнул на верность Ариг-Буге, — сказал Тэкудэй.

— Пока что да, — ответил Кайду. —