Штормовое предупреждение - Юрий Яковлевич Иваниченко

структуры в Англии, не простое даже во времена взаимного сердец лобызания во времена Антанты, сейчас усложнилось на порядок. Да что там внедрение – паче даже легальное, а тем более нелегальное проникновение на туманный Альбион превратилось в проблему. Всех, кто ушёл с последней эскадрой из крымских портов, уже пересчитали и переписали соответствующие службы «принимающей стороны». И конкретно в Англию – это уже было зафиксировано в аналитических сводках ИНО, которые Артур мне дал просмотреть, пока «текущее и неотложное» не давало возможности пообщаться как следует, – из белоэмигрантов попадали совсем немногие. Десяток представителей из самых громких, «великосветских» фамилий, чуть больше – из политической и финансовой элиты. В большинстве же своём эмигранты – те, кто не ушёл с флотом в Бизерту, – перебирались из Турции, где всё еще тлела эта их гражданская война, на север, в Сербию и Болгарию, и дальше в Чехию, Австрию, Германию. И на запад: во Францию. И за океан – во все Америки.

Полностью нелегальный путь внедрения в Англию, наиболее перспективную страну для создания аппаратуры радионаблюдения, рассматривался как возможный. Внедрение под чужим именем, с легендой, исключающей всякие связи с Россией, через две-три страны, с обязательной и долгой отсидкой в режиме консервации в целевой стране.

Возможный – но не единственно возможный.

Нет, всё, что я себе представлял, включало в себя только вариации этой схемы. Такая или сякая легенда. Легальный переход первой – скажем, латвийской границы с последующей сменой документов и легенд; или переход нелегальный – через азиатскую границу, например, – с последующим транзитом через две-три страны до полной легитимизации легенды; или же использование документов и биографии кого-то из подходящих наших пленников, – ну и тому подобное.

Зато у Артура были и другие варианты.

Один из них предполагал мою поездку в Крым, установление связей с какой-то из оппозиционных организаций, ориентированных на серьёзные эмигрантские центры, и последующий выезд за границу. Легальный или нелегальный – это как карта ляжет, но зато с надёжной репутацией: «патриота» или, что ещё лучше, «монархиста», хоть и вынужденного временно сотрудничать с Совдепией.

Вариант меня привлёк тем, что не требовал никакой особенной легенды. Нигде в архивах белых армий, а сейчас, следовательно, и у разведслужб союзников наверняка нет никаких свидетельств моей работы в ЧК. Зато совсем наверняка у них есть немало документов о моей военной карьере: от службы в Императорской Русской, в просто Российской, и так – вплоть до Добровольческой армии.

А у союзников, это уж точно, сохранились записи о добросовестной и эффективной помощи командованию оккупационных сил в Архангельске со стороны русского офицера, знатока языков, оборудования связи и местной специфики.

Не смущала меня и перспектива нелегальной, если потребуется, эмиграции – о понтийских контрабандистах знали не только жители Причерноморья.

Но поиск надёжного контакта с нелегальными, наверняка очень осторожными и опасающимися всех и всяких чужаков, организациями представлялся непростой задачей. А уж когда товарищ Артузов предупредил, что времени на поиск и внедрение у меня будет не слишком много, поскольку планируется направление в Крым специального формирования, «ударного отряда», для более тщательной, чем в ноябре – декабре двадцатого, очистки полуострова от антисоветских элементов, задача стала откровенно попахивать авантюрой, но…

Короче, на этом варианте мы и остановились…

Ещё неделю отрабатывали все легенды. В «белогвардейской» легенде надо было заполнить убедительными – и не проверяемыми в полной мере, – объяснениями десяток с небольшим лакун между службами в различных армиях, госпиталями и недолгим, но задокументированным пребыванием в плену у «сичовыкив». Архивы УНР, Директории, основных военных формирований и, естественно, их контрразведок оказались на Западе. В «советской» же легенде требовалось выстроить и обеспечить нужными бумагами стремительную служебную дорожку, от простого связиста до уполномоченного Наркомата, специалиста из сочувствующих, направленного в инспекционную поездку в Крым.

И в «чекистской» – заготовить удостоверения и мандат, обеспечивающий всемерную помощь на местах, но никак не раскрывающий мою связь с ИНО.

Первая по счёту легенда была составлена и отработана в Москве. Здесь же был подготовлен и мандат за подписью самого Менжинского.

А вот по поводу гражданской карьеры и удостоверений, открывающих почитай что все двери на полуострове, надо было съездить в Харьков, к начальнику секретно-оперативного управления ВУ ЧК Ефиму Георгиевичу Евдокимову, – его сотрудники обеспечивали нужные документы.

Сам Евдокимов, крепкий сорокалетний мужчина, произвёл на меня неоднозначное впечатление. Некоторая резкость и не слишком интеллигентная лексика меня не смутили – с такой биографией от него, выходца из крестьян, эсеровского и анархистского боевика в дореволюционные годы, с тюремным «университетом» за плечами, ожидать иного было трудно. Смущали его глаза… Я не физиономист, никак не забывал, что мы на одной стороне в борьбе, которая не может закончиться примирением, – и всё же предпочёл бы держаться от него подальше.

Несколько позже, когда я узнал, что именно Евдокимов возглавил Ударную группу по «окончательной очистке» Крыма от контрреволюционеров и классово чуждых элементов, ещё подумал, так, мельком: не будь у меня такой страховки – попал бы под общую «очистку».

А ещё позже, когда мне попался отчёт о деятельности Ударной группы, только диву дался. Он что, считал членов коллегии ВЧК совсем безграмотными, не способными посчитать, сколько было в России губернаторов и сколько оставалось в Крыму генералов и полковников после того, как почти все старшие офицеры Вооруженных сил Юга России ушли с Врангелем в эмиграцию? Ведь когда он давал мне поручения на крымскую командировку, полагая мою миссию сугубо контрразведывательной, речь вовсе не шла ни о каких высших чиновниках и офицерах. Так, в лучшем случае, о нескольких штабс– и просто капитанах, не отмеченных ни в списках эмигрантов основного исхода, ни в первой регистрации здесь, ни среди репрессированных в прошлую осень и зиму.

А памятны они, эти офицеры, были Евдокимову по временам его заведывания Особыми отделами Муравьевской армии и Южного фронта, – виновники нескольких «осложнений оперативной обстановки», подавлений рабочих восстаний и провалов подпольных организаций. Всего несколько фамилий – по паре флотских и армейских офицеров и столько же слишком хитрых фанатиков из армий Май-Маевского, Кутепова и Слащёва, которые якобы проскочили через все прошлые выявления, регистрации, розыски и прочёсывания.

Конечно, я пообещал обратить на них особое своё внимание, но на реальные результаты не слишком надеялся. Сведения об эмигрантах пока что у нас не были ни полными, ни достоверными. Не все убитые здесь в тот период были учтены, идентифицированы и внесены в какие-то списки и протоколы, – процветали ведь и «инициатива масс», да и просто уголовщина. Да и господа не только из армейской контрразведки, но даже