Сергей Городников - Порученец Царя. Нарвский дьявол

У пышной кроны заваленной поперёк дороги сосны он с ловкостью степного наездника высвободил руки, ногами развернул жеребца, и оба пистолета оказались в его руках, пальнули одновременно. Один в сторону рыжеволосого коротышки, который показался за каретой с вскинутым и нацеленным ружьём, а другой туда, где двое грязных увальней пытались совладать с бешеной кошкой в образе опрокинутой на спину женщины.

Ни одна пуля не пропала даром. Коротышка завалился на ружьё. А хватка подстреленного в голову насильника ослабела, и женщина проворно воспользовалась этим, извернулась, выдернула нож у второго, который дышал в лицо перегаром, и по рукоять вонзила клинок ему под рёбра. Она столкнула его на щетину травы прежде, чем алая кровь с рукоятки ножа измазала разорванное платье.

Схватка закончилась, дольше сопротивляться было некому. Среди предсмертных хрипов, стонов и бессильных проклятий раненых сообщников по так хорошо начатому, однако неудачно завершившемуся разбою лишь главарь хранил озлобленное молчание. С вызовом ожидая своей участи, стиснув зубы так, что побелели скулы, он не тронулся с места, когда мужчина с чёрной личиной на голове направил к нему жеребца, легко спрыгнул напротив. Но неожиданному победителю в схватке с его людьми словно не было до него самого никакого дела, он выдернул сулицу из живота корчащегося разбойника, а потом только небрежным рывком оторвал возле раны в плече главаря кусок рукава. Тот заскрипел зубами и, сдерживая вскрик, подавил безрассудную ярость загнанного в угол волка. Серое, с поперечной морщиной на низком лбу узкое лицо его покрылось каплями пота, перекосилось от боли и бешеной ненависти, а молодой мужчина в личине спокойно вытер тканью кровь с древка и наконечника сулицы, вернул короткий дротик в гнездо джида.

– Ещё встретимся, – зло прохрипел главарь, когда понял, что противник не собирается наказывать его и проявляет к нему презрительное равнодушие. – Тогда посмотрим, чья судьба возьмёт верх.

Он вызывающе дерзко отвернулся и пошёл по дороге обратно, нескорым шагом удаляясь от кареты и от предательницы фортуны, которая неожиданного отвернулась к другому, лишила его за пару минут всех сообщников и богатой добычи. Казалось, его угроза не произвела никакого впечатления на Вольдемара. Он успел высвободить и оттереть от крови две другие сулицы, заполнить гнёзда тройного джида, когда из кустов боровом показался испуганный иезуит. Ксендз опасливо оглядывал побоище, не зная, как относиться к странному мужчине со спрятанным за личиной, но очевидно молодым лицом, и песок на сутане лучше слов объяснял, что он валялся на брюхе в первом же укрытии, какое подвернулось при начале сражения.

– Слава богу, платье можно легко зашить, – оправляя причёску, громко сказала подошедшая к карете полька. Она знала, что похорошела от возбуждения и пережитой опасности. – И не ждите особой благодарности, – гордо обратилась она к своему спасителю. – Если бы я не подстрелила того мерзавца, вам пришлось бы плохо. Он один стоил остальных. – Она вскинула голову в возмущении от его спокойной занятости своим делом. – Кто вы, собственно, такой? Да снимите же эту дурацкую маску! Вы что, урод?

Раздражаясь тем, что он и не думает отвечать, она накинулась на подвернувшегося ксёндза.

– Вы прекрасно стреляете, отец иезуит, – поздравила она его с желчью, на какую способна только женщина.

Осознав, что всё страшное позади, ксендз обрёл уверенность дородного священнослужителя.

– Не дело святой церкви браться за оружие, – с достоинством возразил он её словесному выпаду.

– Ах, я и забыла, вы предпочитаете яд! – съязвила графиня. – Жаль, не в правилах этих негодяев предлагать вам выбор способа обороняться.

Ксендз предпочёл уклониться от перепалки и помалкивать. Он вообще предпочёл бы, чтобы его не замечали, пока он отягощён очень важными заботами. Оттаскивая от кареты к ближайшим кустарникам убитых и раненых, кратко благословляя мёртвых на путь к суду божьему, он проворно помогал им не отягощать себя ничем лишним на этом пути и выворачивал все чужие карманы. Отобрал свои крест и перстни, надел их, а все прочие ценности, какие обнаруживал, неизменно отправлял в свой внутренний карман под сутаной, безусловно полагая, что вправе получить возмещение за ущерб, не столько телесный, сколько моральный, вина за который несомненно выше.

Никто не заметил, как и откуда возник прихрамывающий кучер. С необычной серьёзностью и чрезмерным усердием он молчаливо занялся поправкой сбруи, осмотром ног и зубов лошадей. Затем столь же деловито оттащил поваленную сосну с дорожной колеи. Забрался на своё место на козлах и сосредоточенно застыл с вожжами в руках, олицетворением беспредельной преданности своим обязанностям.

Ксендз тоже привычно вернулся к своим обязанностям, устроился в карете, готовый надолго отдаться неодолимой дремоте, чтобы в одиночку переживать удовлетворение от нежданной добычи, которое затмило память о неприятных страхах, испытанных во время разбойного нападения. Ждали только графиню. Прежде чем забраться в карету, она приостановилась у откинутой ступени. С милой улыбкой вполне пришедшей в себя женственной красавицы протянула руку для поцелуя своему спасителю. Он наклонился к тонким, но сильным пальцам, и она с живостью тигрицы вцепилась другой рукой в личину на затылке. Но он как будто ожидал чего-то подобного, цепко перехватил запястье, после чего вежливо коснулся губами её руки.

– Мне больно! – предупредила женщина с нескрываемой досадой.

Однако запястье её было освобождено лишь тогда, когда она отпустила личину. Стоящий перед нею таинственный незнакомец выпрямился, и хлёсткий удар ладонью по прикрытой личиной щеке стал ему единственной наградой за спасение.

– Хам! – сказала она тоном оскорблённой донельзя женщины, которая привыкла к власти над мужчинами. Гневно сверкая глазами, она отвернулась, скрылась внутри кареты, чтобы там крикнуть кучеру, будто он был главным виновником происшествия. – Трогай же, бездельник!

Кучеру не надо было повторять распоряжение, он и сам желал поскорее убраться от этого места. Кнут защёлкал в воздухе, и карета покатила, стала набирать скорость, оставляя за собой извилистый след примятой колёсами травы, пока колёса не возвратились на залысины колеи. Графиня оглянулась через заднее оконце. Мужчина в личине подтянул ремень, поправил на боку тройной джид с серебряными рукоятями трёх сулиц и ловко поднялся в седло. Жеребец под ним зашагал вслед карете без понукания, быстро отставал, и наконец он и всадник пропали из виду.

– Хам! – прошептала графиня, отворачиваясь. Растревоженное пережитой опасностью и возбуждением всех чувств любопытство не было удовлетворено, и это язвило её тщеславие. Тщеславие ей подсказывало, что она будет мучиться, гадая, кто же был этот молодой незнакомец в маске. Женщина в ней вздохнула. – Но всё же в нём есть что-то привлекательное.