Александр Дюма - Адская Бездна

— Мне незачем ехать с вами, потому что вместо университета у меня есть сестрица. Христиана все знает, сударь: она и читать умеет, и писать, и музыке училась, а еще она говорит по-французски и по-итальянски. Я никогда ее не покину. Ни за что на свете.

— Значит, вы куда счастливее нас, мой любезный малютка, — вмешался Самуил, — поскольку нам с Юлиусом, увы, пора уезжать.

— Как?! — воскликнул пастор. — Неужели вы не подарите мне даже одного этого дня? Вы не останетесь поужинать с нами?

— Тысяча благодарностей! — отвечал Самуил. — Но наше присутствие в Гейдельберге сегодня вечером совершенно необходимо.

— Да, но ведь по вечерам не бывает ни занятий, ни перекличек.

— Нет, но долг, призывающий нас туда, еще гораздо серьезнее, и Юлиусу это хорошо известно.

— Предлагаю полюбовное соглашение, — просительно улыбнулся священник. — Гейдельберг всего-навсего в семи-восьми милях от Ландека. Вы прекрасно успеете туда, если выедете отсюда в четыре, да и лошади ваши тем временем отдохнут и жара спадет. Я вам ручаюсь, что вы прибудете на место еще до темноты.

— Нельзя! — возразил Самуил. — Учитывая неотложность дела, для которого мы туда едем, нам следует успеть заблаговременно. Не правда ли, Юлиус?

— Это так важно? — вполголоса спросила Христиана, устремив на Юлиуса чарующий взгляд голубых глаз.

И Юлиус, до того молчавший, не устоял перед их ласковым вопросом.

— Да ну, Самуил, — сказал он, — не будем противиться гостеприимству наших радушных хозяев. Мы вполне можем выехать отсюда ровно в четыре.

Самуил бросил злобный взгляд на Юлиуса и девушку.

— Ты этого хочешь? Что ж! — ехидно усмехнулся он.

— В добрый час! — воскликнул священник. — А теперь послушайте, какие у меня планы. До трех я буду показывать вам, господа, мои коллекции и сад. Потом мы все, дети и я, проводим вас до поворота к Неккарштейнаху. У меня есть ловкий, сильный малый, он приведет вам туда ваших лошадей. Вы увидите, что дорога, показавшаяся вам такой кошмарной в грозовую ночь, прелестна при солнечном свете. И там же мы, по всей вероятности, встретим вашу предполагаемую колдунью. Пожалуй, в ней и правда есть что-то такое, но в самом христианском духе. Это чистейшее, святое дитя.

— Я не прочь поглядеть на нее при дневном свете, — заметил Самуил и, вставая, прибавил, обращаясь к пастору: — Что ж, сударь, пойдемте смотреть ваши гербарии.

Проходя мимо Юлиуса, он шепнул ему на ухо:

— Я займусь папашей, заведу ученую беседу про Турнефора и Линнея. Заметь, какой я преданный друг!

Он и в самом деле завладел пастором, так что Юлиус смог остаться наедине с Христианой и Лотарио. Теперь между ним и девушкой больше не было прежней неловкости, они уже осмеливались смотреть друг на друга и разговаривали без мучительного стеснения.

Впечатление, которое Христиана произвела на Юлиуса при их утренней встрече, проникало в его сердце все глубже. Прелесть ее свежего, выразительного личика, на котором он, словно в открытой книге, видел все движения этой девственной души, неодолимо влекла юношу. Взгляд Христианы, прозрачный, как струя горного ключа, позволял заглянуть в самую глубину ее сердца, столь же исполненного очарования, сколь способного на непреклонное постоянство. Само воплощение красоты и доброты, девушка была вся пронизана светом, как этот сияющий майский день.

Присутствие Лотарио вовсе не мешало их нежной беседе, напротив, при нем она текла особенно свободно и невинно. Христиана показала Юлиусу свои цветы, ульи, птичий двор, свои ноты и книги — словом, всю свою жизнь, простую и безмятежную. Под конец она даже решилась заговорить с ним о нем самом.

— Вы кажетесь таким добрым, мирным, — чуть смущенно промолвила она. — Как же могло случиться, что вашим другом стал человек настолько язвительный и высокомерный?

Она заметила, что Самуил исподтишка посмеивался над доверчивостью и добродушием ее отца, и тотчас прониклась к нему антипатией.

Юлиусу вспомнилось, что гётевская Маргарита в дивной сцене в саду говорит нечто подобное о Мефистофеле. Но про себя он уже решил, что возлюбленная Фауста не идет ни в какое сравнение с его Христианой. Говоря с ней, он успел подметить, что за ее юной простодушной грацией таятся твердая воля и развитый ум — качества, которыми она, вероятно, была обязана своему печальному детству, детству без матери. Это, конечно, еще дитя, сказал он себе, но дитя, одаренное чуткостью и разумом женщины.

Ни он ни она не сумели скрыть своего наивного изумления, когда пастор и Самуил, возвратившись к ним, объявили, что уже три и скоро им пора будет отправляться.

На тех счастливых и забывчивых часах, где время отсчитывают первые биения влюбленных сердец, пять часов всегда пролетают как пять минут.

V

САМУИЛ ВНУШАЕТ НЕДОВЕРИЕ ЦВЕТАМ И ТРАВАМ

Итак, настала пора трогаться в путь. Но им еще предстояло провести вместе час.

При этой мысли Юлиус повеселел. Он рассчитывал, что по дороге они с Христианой будут продолжать начатый разговор. Но этого не произошло. Христиана инстинктивно почувствовала, что ей не подобает такое быстрое сближение с Юлиусом. Она взяла под руку отца, не прерывавшего своей беседы с Самуилом. Юлиус уныло брел позади.

Они поднимались вверх по живописному лесистому склону, в тени прелестных крон, пронизанных улыбающимися солнечными лучами. Торжествующие трели влюбленного соловья делали особенно праздничной блаженную безмятежность дня, клонившегося к закату.

Только Юлиус, как было сказано, угрюмо держался в стороне, уже сердясь на Христиану.

Он попытался пустить в ход хитрость:

— Лотарио, поди-ка сюда, взгляни, — позвал он малыша, семенившего рядом с Христианой, повисая у нее на руке и делая три шага, когда она делала один.

Мальчик поспешил на зов старинного друга, пребывавшего в этом качестве уже два часа, и Юлиус показал ему стрекозу, только что опустившуюся на ближний куст, стройную, трепетную, с переливающимися крылышками. Дитя испустило восторженный вопль.

— Какая жалость, что Христиана не видит ее, — произнес Юлиус.

— Сестрица! — закричал Лотарио. — Иди скорей сюда!

И поскольку Христиана не спешила подойти, догадываясь, что ребенок зовет ее не по собственному почину, Лотарио побежал к ней сам, стал дергать за юбку, вынуждая отпустить руку отца и последовать за ним. Девушка уступила, и торжествующий Лотарио потащил ее любоваться крылатым чудом.

Стрекоза тем временем успела улететь, зато Христиана оказалась подле Юлиуса.

— Видишь, ты напрасно звал меня, — сказала она мальчику и тотчас возвратилась к отцу.