Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж

— И в чем же загадка, Планше? — спросил он незамедлительно.

— Знаете, что сделала эта красотка, когда приехала сюда два дня назад?

— Откуда же?

— Поинтересовалась, нет ли пришедших на ее имя писем.

— По-моему, вполне естественное желание, — сказал д'Артаньян. — И лишенное всякой таинственности.

— Быть может, сударь, быть может… Вот только она интересовалась письмами на имя Мари Мишон, белошвейки из Тура. Таковые письма нашлись, числом три, и были ей, понятно, вручены… Мало того, за эти два дня трижды приезжали самые разные люди, искавшие в гостинице опять-таки девицу по имени Мари Мишон, — и их, согласно недвусмысленным распоряжениям, к ней и препровождали… Вы и теперь не видите тут загадки? Если это белошвейка, то я, должно быть, епископ Люсонский…

— Совершенно верно, Планше, совершенно верно… — процедил д'Артаньян, вновь уловивший божественный аромат интриги. — Поскольку меж тобой и его преосвященством епископом Люсонским мало общего, то отсюда, согласно науке логике, проистекает…

— Мишон! — фыркнул Планше. — Вы-то сами верите, сударь, что эта дама может носить столь плебейское имечко?

— Ни в малейшей степени, Планше…

— Вот видите! Интересно, какого вы теперь мнения о моей сообразительности, сударь?

— Планше, нам обоим повезло, — великодушно признал д'Артаньян, не особенно раздумывая. — Ты обрел господина, с которым далеко пойдешь, а я — толкового слугу…

— Уж будьте уверены!

— Белошвейка Мари Мишон… — повторил в раздумье д'Артаньян.

— Белошвейка, ха! — воскликнул Планше. — Конечно, случается, что иные белошвейки разъезжают в каретах даже побогаче, но тут совсем другое дело… Тут чувствуется порода. Взгляните на нее попристальнее, сударь! Такая осанка сделала бы честь принцессе… Говорю вам, это порода!

— Друг мой Планше, — все в той же задумчивости произнес д'Артаньян, — а часто ли тебе приходилось общаться с принцессами?

— Говоря по совести, сударь, вообще не приходилось. Но вы же понимаете, что я имею в виду?

— Да, кажется…

— Смотрите, смотрите! — возбужденно зашептал Планше. — А эти господа, никак, плотник и зеленщик? Тот, что повыше, ну прямо-таки плотник, по имени, скажем, Николя, а тот, что бледнее, право слово, зеленщик со столь же плебейским имечком? Коли уж они так церемонно и вежливо раскланиваются с белошвейкой, они и сами, надо полагать, из столь же неблагородного сословия…

— Не нужно быть столь злоязычным, друг Планше, — ханжески сказал д'Артаньян. — Негоже злословить о ближних своих, в особенности тех, кого видишь впервые в жизни…

Но на губах его блуждала та хитрая улыбка, что свойственна даже простодушным гасконцам, — к коим наш герой уж никак не принадлежал.

В самом деле, двое мужчин, подошедших к очаровательной незнакомке с видом старых знакомых, менее всего смахивали на представителей помянутых Планше профессий, безусловно необходимых обществу, но неблагородных… В обоих за четверть лье удалось бы опознать дворян, причем отнюдь не скороспелых (какими, увы, та эпоха уже была достаточно богата). Один был мужчина лет тридцати, с лицом и осанкой, в которых было нечто величественное. Ни один плотник не мог бы похвастать такой белизной рук — да и не всякий знатный дворянин. Хотя на незнакомце был простой дорожный камзол, в его походке, всем облике ощущался если не переодетый вельможа, то, во всяком случае, человек, обремененный длиннейшей родословной и гербами, лишенными вычурности и многофигурности, то есть безусловно древними…

Второй выглядел немного попроще, но тоже был личностью по-своему примечательной — крайне рослый и широкоплечий, с высокомерным лицом. Хотя на нем был простой, даже чуточку выцветший синий камзол, поверх оного сверкала роскошная, сплошь вышитая золотом перевязь ценою не менее десяти пистолей, а то и всех пятнадцати, а с его могучих плеч ниспадал плащ алого бархата. Оба были при шпагах, в высоких сапогах со шпорами, почти не запыленных, — а значит, им явно не пришлось в ближайшее время ехать верхом по большой дороге. Они миновали галерею, не удостоив д'Артаньяна и мимолетного взгляда, — и он как раз раздумывал, не является ли это тем пресловутым оскорблением, которого наш гасконец так жаждал на протяжении всего пути.

— Ну, говорите же, Атос! — нетерпеливо сказала незнакомка с карими глазами, рекомая белошвейка. — Удалось?

— Частично, милая Мари, — сказал мужчина лет тридцати с грациозным поклоном, лишний раз убедившим, что д'Артаньян видит перед собой высокородного дворянина. — Письма я получил без особого труда, но здесь неожиданно объявился Рошфор, этот цепной пес кардинала…

— Черт возьми! — воскликнула красавица совершенно по-мужски. Разговор опять-таки велся по-испански — обычная предосторожность в ту пору, призванная сохранить содержание беседы в тайне от окружающего простонародья. На сей раз д'Артаньян неведомо почему не спешил проявить благородство и сознаться во владении испанским. «В нем прямо-таки чувствуется вельможа, — лихорадочно пронеслось в голове у гасконца. — Но имя, имя! Атос… Это же не человеческое имя даже, это, кажется, название какой-то горы… Планше прав, продувная бестия, — здесь тайна, интрига, возможно, заговор!»

— Атос, Портос, господа! — воскликнула незнакомка чуть ли не жалобно. — Это просто невыносимо! — И она добавила непринужденно: — Неужели не найдется человека, способного, наконец, перерезать ему глотку?

Это благое пожелание, высказанное столь очаровательной особой прямо-таки небрежно, с безмятежной улыбкой на алых губках, окончательно отвратило д'Артаньяна от мысли громогласно признаться в знании испанского. Он успокоил свою совесть тем, что его действия никак нельзя было назвать подслушиванием украдкой, — все-таки он открыто стоял на галерее в полудюжине шагов от беседующих, так что нимало не погрешил против дворянской чести…

— Будьте спокойны, сударыня, — прогудел великан, которого звали Портосом. — На сей раз ему, похоже, не уйти. Я приготовил ему хороший сюрприз на Амьенской дороге. Если только он не продал душу дьяволу, как предполагал однажды Арамис, все будет кончено в самом скором времени. Четыре мушкета — это, знаете ли, весомый аргумент.

— Вот кстати, об Арамисе, — живо подхватила красавица. — я полагала что сегодня его наконец увижу… Господа, не забывайте, что я женщина — и сгораю от любопытства самым беззастенчивым образом. Любая женщина на моем месте была бы заинтригована безмерно. Он засыпает меня отчаянными письмами так давно, что пора в конце концов сказать мне все в глаза, произнести эти признания вслух… и, быть может, получить награду за постоянство. В конце концов, мы живем не в рыцарские времена, и это обожание на расстоянии выглядит чуточку смешно…