Коре Холт - Конунг. Властитель и раб

Он вдруг посерел и вскрикнул. Жена его вскочила с места и позвала служанку. Потом она приказала стражнику: «Приведи сюда немедленно знахарку!» Мгновенно доставили женщину, сведущую в целительстве. А Эйрик, брат конунга, совершенно ослабел и не мог головы поднять.

Наутро заболели также его жена и крошечный сын. Священники Тунсберга звонили во все колокола. Они курили благовония в доме и на улицах, но ветер быстро уносил ароматы. У алтаря церкви святого Лаврентия, под горой, прогнали прочь двух монахов, которые молились за упокой души Эрлинга Кривого, и их место заняли три священника, коленопреклоненно молящиеся о ярле Эйрике, Конунговом Брате. Но это мало помогло.

Троих больных перенесли из Сэхейма прямо в городской монастырь. Так пожелал сам ярл. Следом за процессией шла знахарка: время от времени она поднимала ярлу одно веко. Она заметила, что у больных пошла ртом кровь, и подложила им подушки под головы, чтобы они не захлебнулись. Она давала им пить целебные отвары из трав. Они же выплевывали их обратно. И тогда она догадалась, что хозяев ее отравили, и яд, остающийся в их теле, отторгает лекарственные травы.

Первым в монастыре умер ребенок, и целые сутки после этого звонили во все церковные колокола, призывая помощь Божию. Потом умерла жена ярла, так и не успев исповедоваться священнику.. Многие говорили о ней: в последние годы жизни у этой женщины было мало грехов.

И тогда ярл Эйрик, брат конунга, поднялся с постели. Его поддерживали под руки монахи монастыря. Сперва он преклонил колени перед умершей женой, потом – перед сыном, которого так любил и в котором мечтал увидеть могущественного правителя страны. Затем он встал. Он попросил вывести его наружу.

В монастырском саду Эйрик встал на колени, под открытым небом, и никто не знал, о чем он молился. Может, в мыслях своих он возвращался к тому дню в церкви Христа в Нидаросе, когда он ступал по железу во время суда Божиего? Мы не знаем об этом. Но когда он поднялся с колен, поддерживаемый монахами, он сказал: «В последний раз видит сын конунга Небеса Божии».

В тот же день он умер.

Сверрир горевал о нем, но внутри испытывал чувство облегчения. Думаю, что он ощущал именно освобождение, когда оставался один в своей комнате и закрывал все окна и двери. Но в ту осень он редко бывал один.

Мне никогда не был близок Эйрик, Конунгов Брат. Он не обладал ни общительностью Сверрира, ни его ясным разумом, ни его голосом. Но теперь мы понимали: злые люди подстерегают нас, и смерть ярла была предупреждением самому конунгу Норвегии.

Когда наступила зима, к конунгу Сверриру пожаловал странный гость. Он назвался Рейдаром, жителем Вика. Он состоял на службе у императора в Миклагарде, а потом вернулся домой с честью и серебром. Рейдар был учтив и умел обходиться с другими людьми. Он часто смеялся, и они быстро поладили с конунгом. Рейдар обладал также способностью говорить все начистоту. Когда Сверрир был расположен выслушать чужое мнение, – а так бывало частенько, – то Рейдар мог без обиняков заявить ему, что тот не всегда бывает прав в борьбе с епископами. Если бы конунг посмотрел на вещи с точки зрения архиепископа Эйрика, то он нашел бы в его позиции долю истины. И конунг Сверрир соглашался с Гейдаром. Но оба были согласны и в том, что если подсчитать на дощечке все «за» и «против», то все равно общая сумма указала бы на справедливость позиции конунга. Они частенько просиживали ночи напролет за недопитым рогом. И я был с ними. И впервые, йомфру Кристин, я не испытывал зависти, когда замечал, что другой человек выше ценится конунгом, чем я.

Рейдар любил посмеяться, но грубости никогда не веселили его. В этом смысле он был более застенчив, чем мы с конунгом. Однажды Сверрир сказал ему:

– Ты не боишься, что я убью тебя, Рейдар?

Рейдар не улыбнулся. Помедлив мгновение, он ответил:

– В твоем голосе я слышу подозрительность, и ты человек достаточно опытный, чтобы почуять предательство. Но убивать друг друга… Чтобы ты убил меня? Я не верю этому. Хотя путь конунга извилистый, и если бы ты шел прямо вперед, то мог бы попасть в трудное положение.

Затем Рейдар спросил у Сверрира, не может ли тот дать ему хороших людей: лучше всего – молодых парней, горящих желанием отправиться в поход и послужить в Миклагарде. Тамошнему императору всегда нужны воины. «И теперь я могу сказать тебе, – поведал Рейдар, – что император Миклагарда слышал о тебе и твоих победах и просил сообщить, что предпочел бы держать стражу из людей конунга Сверрира. Хотя все это ложь. Ты, со своей проницательностью, конечно же, догадался, что это грубая лесть. До Миклагарда слишком далеко, и чужеземный император не мог ничего знать о тебе. Все дело в том, что он поручил мне нанять для него людей, и я точно уверен, что если это будут твои воины, то я снова вернусь в Миклагард и буду в чести, а также еще больше разбогатею».

Сверрир ответил ему, что должен подумать. Думал он основательно, и у него сильнее начали расти усы. Я не говорил тебе, йомфру Кристин, что когда конунга мучали подозрения, у него быстрее росли усы. Рейдар, вернувшись, ждал ответа. Конунг сказал ему: «Ты можешь набрать себе жителей Вика, Рейдар. Многие из них искусны в обращении с оружием». И он долго смеялся своим словам.

Рейдар поблагодарил конунга. Он тотчас занялся набором воинов, а с приходом весны покинул страну. Сверрир считал, что удачно отделался от тех жителей Вика, кто мог бы присоединиться к архиепископу Эйрику и его датским сторонникам, в случае если архиепископ надумает напасть на страну. «Но может, мне надо было убить его?.. – спрашивал Сверрир. – Кого же надо убивать, а кого – нет?» – воскликнул он в ярости. «Господин мой, – ответил ему я, – это выбор властителя и … раба».

В один прекрасный день епископы восстали. Это произошло неожиданно. До конунга долетели тревожные вести о том, что Ньяль из Ставангера и Николас из Осло сели на корабли и уплыли из страны. А с ними – те священники и каноники, которые, очевидно, получили строгий приказ от архиепископа Эйрика бежать из Норвегии конунга Сверрира. В письме архиепископа якобы говорилось, что всякий, кто осмелится подвергнуть сомнению папскую буллу из Ромаборга, будет гореть в аду с головы до пят, и еще в этой земной жизни у них сгниют до корней ногти. Но Мартейн осмелился.

Да, Мартейн, наш близкий друг из Англии, епископ Бьёргюна. Он тоже получил письмо архиепископа с угрозами. Но он осмелился. Я видел его по ночам. Он бился лбом о стену, так что рассек себе кожу, он царапал ногтями каменные плиты и рыдал; найдя хлыст, он до крови хлестал себя по спине. Одевался в рубище, чтобы унизить себя. И когда он представал перед конунгом и говорил с ним, в глазах его мелькало безумие. Словно бы Мартейна рвали на части два коня, к которым он привязан за шею и за ноги. Дружба с конунгом подгоняла одного коня, а архиепископское осуждение – другого. И только сильная воля Мартейна помешала разорвать его пополам. Он осмелился.