Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

я не смог сдвинуться с места. Я хотел было побежать, взяться за оружие, но вместо этого застыл как вкопанный. Я весь дрожал, кусал локти… И ничего не смог сделать. Я не смог взять меч отца и брата, чтобы с ним сражаться против города, ради которого они отдали жизни. И еще я хотел сказать тебе, что недалеко от дома похоронена моя мать Исмена, и на ее могиле кто-то написал фразу, похожую на послание: «Исмена, дочь Евтидемоса, супруга Аристархоса Дракона, несчастная мать двух доблестных сыновей. Боги позавидовали драгоценному дару, который преподнес ей Лев Спарты». Уверен, последние строки были добавлены позже. Я давно тщетно пытаюсь понять их смысл. Карас, если мне предстоит принять важнейшее решение в жизни, если землетрясение действительно было знамением богов, если я вновь возьму в руки оружие и пойду навстречу судьбе, то я не могу оставлять неразгаданной тайну. Нужно все окончательно выяснить, чтобы не испытывать угрызений совести и ни в чем не раскаиваться. Нельзя отважно следовать своему пути, ежели в душе нет покоя и ясности. Я понимаю, чего ты от меня хочешь, и знаю: будь Критолаос жив, он хотел бы того же. Вероятно, тебе трудно понять, зачем я стремлюсь разгадать значение слов, выцарапанных на гробнице, когда целый народ решился на восстание, чтобы вернуть утраченную свободу. Под угрозой само существование илотов.

– Нет, я понимаю, – ответил Карас с загадочным видом. – Продолжай.

– Я сопровождал Бритоса и Агиаса, когда они по приказу Леонида покинули Фермопилы и вернулись в Спарту. Они везли послание царя для эфоров и старейшин, но никто так и не узнал, что было в послании. Поговаривали, что свиток пуст, что в нем ничего не написано. Тебе известно, что случилось с Агиасом и что случилось бы с Бритосом, если бы мы не спасли его. В итоге Бритос погиб при Платеях, совершив безумный подвиг в одиноком бою против персов…

Он встал и начал расхаживать взад-вперед по атриуму; затем приблизился к двери, открыл ее и посмотрел на Спарту. Город был освещен несколькими слабыми огоньками. Вокруг горели лагерные костры, свидетельствующие о том, что спартанские воины готовы к бою. Клейдемос затворил дверь и вернулся к очагу.

– Я пришел к выводу, что автор строк на могиле Исмены читал подлинное послание царя. Иначе зачем он написал о царском даре? Леонид хотел спасти Бритоса… И возможно, меня. Леонид мог знать… Отец был близок к нему, а до него – к царю Клеомену.

Вдалеке раздался грохот, подобный грому. Поврежденный землетрясением дом задрожал. Карас не сдвинулся с места, но посмотрел на потолочные балки.

– Думаю, я могу помочь тебе, – сказал он. – Если я прав, ты станешь предводителем илотов в битве против Спарты без угрызений совести.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Подумай, – продолжил Карас. – До меня дошли слухи о том, что свиток был пуст. Если это так, значит послание царя подменили.

Клейдемос вздрогнул и вспомнил ночь на берегу моря, вспомнил тень, которая незаметно прокралась в лагерь, склонилась над Бритосом и исчезла.

– Если так и было, то за этим могла стоять только криптия. Несомненно, криптия доложила об этом эфорам. Так вот, один из эфоров – Эписфен – был другом Павсания и знал о его плане… Вероятно, он написал эти слова на гробнице твоей матери, чтобы ты попытался докопаться до истины. Землетрясение унесло жизни многих спартанцев. Если Эписфен мертв, то он, конечно, унес тайну в могилу. Но если он жив… ты знаешь, где его дом. Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, это слишком опасно. Я пойду один, этой же ночью. – Клейдемос встал, открыл дверь и посмотрел на темное небо. – До рассвета осталось два часа, – сказал он, – я успею.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты мог обойтись без этого, мой мальчик, – сказал Карас и тоже подошел к двери.

– Мне бы тоже хотелось. Но поступить иначе я не могу. Эта мысль мучила меня с тех пор, как я ночевал под стенами разрушенной Ифомы.

– Ты был в мертвом городе. Почему?

– Не знаю, я увидел его в сумерках, и меня потянуло туда. Тебе пора, Карас. Будь начеку…

– Ты тоже будь начеку. И когда получишь ответ на свой вопрос, приходи. Ты знаешь, где меня найти.

– В хижине, у верхнего ручья.

– Нет, – ответил Карас, – ты найдешь меня у входа в подземелье за той поляной, где растут дубы. Пора достать из-под земли меч Аристодема и освободить им его народ.

Карас закутался в плащ и вышел. Клейдемос проводил его взглядом: несколько шагов – и он слился с ночными тенями.

Сняв со стены серый плащ с капюшоном и накинув на плечи, Клейдемос вышел во двор и направился к городу. Он спустился на каменистый берег Эврота, чтобы не попасться на глаза спартанскому патрулю. Дойдя до Медного дома, Клейдемос свернул в сторону района Месоа. Улицы Спарты были мрачными и безлюдными, а дома – полуразрушенными. Толчки продолжались, и горожане опасались ночевать вблизи домов, грозящих обрушиться в любой момент. Кое-где мелькали огни костров, тускло освещавших некоторые районы города. Костры жгли для уцелевших горожан на площадях и, возможно, на агоре. Клейдемос пробирался вдоль стен, боясь сбиться с пути. Ночь окутала его своим черным покрывалом, и сориентироваться в темноте было нелегко. Порой путь преграждали завалы из руин, и ему приходилось возвращаться и искать другую дорогу. Внезапно он заметил небольшое святилище с изображением Артемиды: здание совета находилось в двух кварталах отсюда. Как и предполагал Клейдемос, стражники в полном вооружении сидели у костра и охраняли площадь. Он прижался к южной части портика и незаметно прокрался от одной колонны к другой, обойдя освещенный участок. Вскоре он добрался до полуразрушенного дома эфора Эписфена. Клейдемос осторожно приблизился к перекошенной входной двери и прислушался. Все было тихо, и он решился войти. Крыша дома почти обвалилась, и пол был завален обломками и упавшими балками. Но в одной из комнат часть крыши сохранилась, и помещение было кое-как приспособлено под жилье. Перед статуей Гермеса горела лампада: все свидетельствовало о том, что Эписфену, вероятно, удалось спастись и он до сих пор жил здесь. Снаружи послышались звуки – поступь тяжелых шагов гоплитов. Приближались двое или трое солдат.

Клейдемос притаился в углу в надежде, что они пройдут мимо, но вскоре понял, что они остановились прямо у порога. Он услышал, как солдаты перекинулись парой слов и двинулись дальше. Возможно, это была патрульная группа. Клейдемос выглянул, чтобы убедиться, что они ушли, и увидел, что в зал вошел мужчина с масляной лампой в руке. Он закрыл дверь, повернулся, и лампа осветила лицо. Клейдемос узнал его: это был Эписфен. На эфоре был потрепанный хитон,