Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

такая жара, что в шубе сидеть совсем невозможно. И кажется, от жары господин Кёршнер еще больше стал пьян и к тому же слезлив. И немудрено, сбылись его мечты и мечты его отца: справа от него сидел знаменитый воин с женой, причем жена воина была дочерью графа, а слева — сам епископ, а за епископом и первый консул города. Также в зале были все члены совета. Все! Ну, кроме, разве что, советника Фейлинга, которого на торжестве не желал видеть кавалер.

А завтра день еще должен был начаться схватками и поединками. На выезде из города, у западных ворот, уже сколочена была арена с трибунами, с ложами для нобилитета и стоячими местами для голытьбы. И тридцать — тридцать! — рыцарей и искусных воинов уже расставили свои палатки вокруг, чтобы завтра пешими и конными сражаться за призы турнира. За очень богатые призы турнира, который организован в честь свадьбы сына Кёршнера, в честь внука человека, которого и не во всякий дом пускали. Разве тут не прослезишься? А ведь и вправду, еще его отцу не всякий руку был готов протянуть. А тут вон как все изменилось, все лучшие люди города на его пиру, а послезавтра еще и бал будет. Ну как же тут не прослезиться от счастья? Как не выпить богатому купцу?

И не только купец радовался свадьбе. Волков тоже был доволен. Все — ну, почти все — знатные и влиятельные люди города подходили его поздравлять, скорее его, чем новобрачных, хотя подарки, конечно, дарили им. Но почтение выказывали все-таки ему. Среди собравшихся были все те люди, что давали ему золото в долг, и ни один из них не справился об отдаче долга. Конечно, кавалер уже уплатил текущие проценты, которые оказались весьма существенны. Но приличная сумма, почти тысяча золотых, так и лежала в его сундуке — это был его неприкосновенный запас. И про нее никто у него не спросил. Он сидел и в который раз слушал с благообразной улыбкой тост толстяка купца о счастье, что тот испытывает, беря к себе в семью столь приятную юную особу из столь славной фамилии.

Так и пребывая в хмельном благодушии, слушая похвалы в свой адрес, кавалер абсолютно случайно увидал, что в зал вошел старый солдат в забрызганных грязью сапогах. Волков знал его в лицо — это был человек из роты Бертье. Стража на дверях даже не посмела его спросить о чем-либо. Солдат вошел в жарко натопленный зал, стянул с головы каль, вытер им лицо и принялся оглядываться по сторонам. У кавалера и хмель стал выветриваться понемногу. Волков отставил кубок, что держал в руке, и купца больше не слышал, кавалер уже знал, кого ищут глаза солдата. Да кого он еще тут мог искать, ну не своего же ротмистра. Не для того он проскакал столько, чтобы принести весть пустяковую. «Нет-нет-нет, горцы не могли так скоро собрать следующее войско. Не могли. Хотя… С них станется. Неужели вести из форта, от сержанта Жанзуана?» Конечно и быть по-другому не могло.

Солдат нашел кавалера глазами и сразу решительным шагом двинулся, обходя столы, чтобы подойти к кавалеру сзади. Волков, трезвея с каждым его шагом, ждал, не отводя от солдата взгляда. А в зале стоял шум. Прислужники главного виночерпия у стены деревянными молотами ломали дно очередной винной бочки. Меж десятков столов поварята носили и носили огромные подносы с великолепными блюдами, от которых еще шел пар. Гости были веселы, все болтали и кричали хмельно, дамы раскраснелись от вина и жары, стали снимать шарфы, обнажая прекрасные шеи и плечи, а незамужние так и вовсе волосы распускать принялись, а тут еще и музыка стала играть. Да, это был отличный пир, вот только рыцарь божий уже знал, что праздник для него закончен, хотя и не представлял еще, что его ждет.

Солдат же подошел и после короткого поклона стал говорить негромко что-то ему на ухо, а после достал и бумагу, протянул ее господину и отошел на шаг от кресла. Когда кавалер дочитал бумагу, ни от благодушия, ни от хмеля и следа не осталось на его лице. Стало оно обычным его лицом — суровым, каменным.

— Ступай к ротмистру Брюнхвальду, — велел кавалер, указав на того солдату рукой, — скажи, чтобы собирался.

Солдат кивнул и направился по залу к ротмистру. Сам же Волков снова поднял кубок и отпил вина.

Когда ротмистр выслушал солдата, он поглядел на кавалера, взял полотенце, вытер рот и руки и, извиняясь и кланяясь соседям, стал вылезать из-за стола. А солдат уже сообщал что-то ротмистру Рене. Тот тоже перестал есть, принялся озабоченно переговариваться с матерью невесты, вид у которой сразу стал испуганный. Стихла музыка, а за ней и людской гомон. Гости смотрели, как один за другим поднимаются из-за столов офицеры фон Эшбахта. И уже появились в глазах гостей непонимание и удивление. Все стали спрашивать друг у друга, что происходит, смотрели на центральный стол — там кавалер перегнулся через подлокотник кресла и что-то говорил госпоже фон Эшбахт, а та слушала его с лицом белым и перепуганным.

И тут первый раз в зале прозвучало слово «война». И полетело эхом по залу: война? война? Теперь уже и епископ, и бургомистр выглядывали со своих мест, смотрели на кавалера вопросительно, желая знать, что произошло. Понимая это, кавалер похлопал по руке свою жену, которая вдруг горько зарыдала, а потом встал и произнес, чтобы все желающие услыхали:

— Господа, граф фон Мален и графиня фон Мален после обеда сегодня занемогли. Графиня плоха, а граф лишился чувств и в себя не приходит. Да смилуется над ними Господь. — Он перекрестился, и за ним стали креститься все остальные, кто был в зале, включая слуг. — Так как моя сестра любимая и тесть мой больны, я спешу откланяться, вас же прошу продолжить пир.

Он помог жене встать, тут же вставали и бургомистр, и епископ, и изрядно пьяный Дитмар Кёршнер. Все шли к Волкову с вопросами и соболезнованиями. Но тут с неожиданной стороны себя проявил епископ: строго говоря со всеми, он отстранил людей от кавалера.

— После, господа, после… — И, оторвав его от жены, пошел с ним под руку. — Не делайте глупостей, кавалер, не спешите, выясните все обстоятельства и приезжайте ко мне. Мы все обсудим.

Волков молча кивал.

— Понимаю, как дорога вам графиня, но все равно не делайте глупостей.

Волков опять кивал.

Потом святой отец отправился успокаивать госпожу Эшбахт, а к кавалеру