Валерио Манфреди - Александр Македонский. Сын сновидения

Словно в подтверждение своих умозаключений Аристотель с глухим хлопком уронил руку на стопку листов.

Каллисфен пристально посмотрел в эти маленькие серые глазки, которые поблескивали с неопределенным выражением и словно иронично подмигивали.

— Не пойму, сам-то ты веришь в это или только делаешь вид, что веришь?

— Не следует недооценивать порывов страсти, которые всегда представляли сильную мотивацию в человеческом поведении, а тем более в поведении неуравновешенного индивида, каким является убийца. Более того, сама сложность этой истории могла бы, в конце концов, свидетельствовать о ее истинности.

— Могла бы…

— Именно. Это правдоподобные предположения, которые не совсем сходятся. Во-первых, о мужских пристрастиях Филиппа ходит много слухов, но никто ничего не может сказать наверняка. Фактов нет. Как и про этот раз. Во всяком случае, ты можешь себе представить, чтобы он принял в телохранители неуравновешенного, склонного к истерике типа? Во-вторых, если все, в самом деле, происходило таким образом, почему обида так долго дожидалась, чтобы вылиться в акт мщения, и почему он был совершен таким опасным образом? В-третьих, кто является основным свидетелем во всем этом деле? Аттал! Но он, как назло, мертв. Убит.

— И, следовательно?..

— И, следовательно, дело в том, что эту запутанную и в основе своей правдоподобную историю сочинил, вероятнее всего, истинный преступник, возложив вину на того, кто уже мертв и не может ни подтвердить ее, ни опровергнуть.

— В общем, дело темное.

— Возможно. Но кое-что начинает вырисовываться.

— Что же?

— Личность преступника и круги, которые могли сочинить историю такого рода. Теперь ты возьми эти заметки, у меня есть копия в суме, и воспользуйся ими. А я продолжу расследование с другой наблюдательной точки.

— Дело в том, — ответил Каллисфен, — что у меня может не оказаться времени, чтобы довести мои изыскания до конца. Александр уже совершенно готов к экспедиции в Азию. Он попросил меня сопровождать его. Я напишу историю о его походе.

Аристотель кивнул и закрыл глаза.

— Это значит, что прошлое со всем, что оно для него значило, он оставил в прошлом, чтобы устремиться в будущее. То есть, по сути дела, в неизвестность.

Философ взял переметную суму, накинул плащ и вышел на дорогу. Солнце начинало подниматься над горизонтом и обрисовало вдали голые вершины горы Киссос, за которой расстилалась обширная равнина Македонии со своей столицей, а еще дальше — уединенное убежище Миезы.

— Странно, — заметил философ, подойдя к повозке, ожидавшей его, чтобы отвезти в порт. — Теперь у него совсем не остается времени, чтобы встретиться со мной.

— Но он всегда помнит тебя и, возможно, как-нибудь до отбытия нанесет тебе визит.

— Не верится, — задумчиво проговорил Аристотель, словно обращаясь к самому себе. — Сейчас его страстно привлекает это безумное предприятие, оно влечет его, как ночную бабочку огонь в лампе. А когда он действительно ощутит желание повидаться со мной, будет уже поздно возвращаться назад. В любом случае, я тебе дам мой адрес в Афинах, и ты сможешь писать мне, когда захочешь. Полагаю, Александр сделает все, чтобы поддерживать свободные контакты с городом. Прощай, Каллисфен, береги себя.

Каллисфен обнял его, а когда разжал объятия и учитель стал садиться в повозку, ему показалось, что впервые за все время их знакомства в маленьких серых глазках вспыхнул растроганный огонек.

ГЛАВА 46

На вершине холма, у самой опушки леса; еле вырисовывалось в сумерках древнее святилище. Освещенные снизу огнем ламп деревянные расписные колонны несли на себе следы времени и пережитых за столетия ненастий.

Цветные лепные украшения архитрава и фронтона изображали подвиги бога Диониса, и в пляшущих отблесках света казалось, что фигуры двигаются, как живые.

Дверь была открыта, и в глубине целлы в своей вековой неподвижности торжественно застыла статуя бога. У его ног стояли две скамьи, и еще восемь были расставлены в два ряда вдоль подпиравших стропила боковых колонн.

Первым явился Птолемей, потом Кратер вместе с Леоннатом. Чуть позже к ним присоединились Лисимах, Селевк и Пердикка, еще не совсем оправившийся после ранения, а за ними Евмен и Филот, которых тоже пригласили на собрание. Последним верхом на Букефале прибыл Александр, а вместе с ним и Гефестион.

Все зашли в пустынный молчаливый храм и заняли места между колонн.

Александр сел и справа от себя усадил Гефестиона. Товарищи молодого царя были охвачены возбуждением. Им не терпелось узнать, что означает это ночное сборище.

— Настала пора, — начал царь, — осуществить предприятие, мечту о котором долго лелеял мой отец, но которое неожиданная смерть не позволила ему осуществить, — вторжение в Азию!

Порыв ветра из главного входа заставил пламя в лампах заколыхаться, оживив загадочную улыбку на губах бога.

— Я собрал вас здесь не случайно: Дионис укажет нам дорогу. Увенчанный виноградными листьями, он пойдет со своей свитой сатиров и силенов до далекой Индии, куда еще никогда не доходило ни одно греческое войско. Конфликт между Азией и Грецией стар. Он обветшал в тысячелетних войнах без победителей и побежденных. Троянская война продолжалась десять лет и закончилась разграблением и разрушением всего города. Не так обстоит дело с нашими отношениями с персами. Недавние походы, предпринятые сначала афинянами, а потом спартанцами для освобождения греков Азии от господства персов, потерпели неудачу. Захлебнулись и вторжения персов в Грецию. Однако во всех этих случаях не обошлись без резни, пожаров и грабежей. Беда не миновала и храмы богов. Теперь времена изменились: у нас есть войско, мощнее которого не было еще ни у кого, и сильные обученные солдаты, каких еще никто не видел. Но главное…

Александр обвел взглядом всех, по очереди заглядывая каждому в лицо.

— Но главное — мы! Мы, сидящие здесь, спаяны узами глубокой и искренней дружбы. Мы выросли вместе в маленьком городке, мы вместе играли детьми, ходили к одному и тому же учителю, вместе учились встречать первые испытания и первые опасности.

— Нас колотили одной и той же палкой! — добавил Птолемей, вызвав общий смех.

— Хорошо сказано! — одобрил Александр.

— Потому-то ты и не пригласил Пармениона? — спросил Селевк. — Насколько я помню, мы с тобой однажды получили от него взбучку.

— Клянусь Зевсом! Вижу, ты этого не забыл, — засмеялся Александр.

— А кто забудет его палку? — сказал Лисимах. — Кажется, у меня до сих пор следы на спине.

— Нет, Пармениона я не пригласил не поэтому, — вернулся к теме Александр, вновь завладев вниманием друзей. — У меня нет от него секретов, ведь здесь присутствует его сын Филот. Парменион будет опорой нашего предприятия, советником, хранителем унаследованного опыта и знаний, накопленных моим отцом. Но Парменион — друг моего отца и Антипатра, в то время как вы — мои друзья, и я прошу вас здесь, в присутствии Диониса и всех богов, следовать за мной туда, докуда только мы сможем дойти, сражаясь. Хоть на самую вершину мира!