Евгений Красницкий - Ближний круг

«Извольте признать, сэр Майкл, не вы один умный. Идея соревнований, как видите, родилась не только у вас, хотя кузен ваш о рекламных акциях ни малейшего понятия не имеет! А о гастролях в других городах вы даже и не задумывались».

– Добро, хорошо придумал, Николай Никифорович! Только все, о чем ты сказал, долгой подготовки требует, но время для нее у нас есть. Соревнования с ратнинскими отроками раньше осени устраивать бессмысленно, а с представлением в Туров поедем разве что в конце зимы. В другие же города… подумать надо. В Турове для представлений есть ладейный амбар, а в других местах где представлять? Не на улице же? Но в целом мысль, как мне кажется, дельная. Так, господа Совет?

Возражающих снова не нашлось, и Мишка обратился к Илье:

– Господин Советник Академии архангела Михаила Илья Фомич, ты всех выслушал, теперь твой черед. Слушаем тебя внимательно, наверняка у тебя много чего сказать найдется.

– Гм, знаешь, Михайла… – Илья приосанился и в очередной раз огладил усы и бороду – … столько всего надо, что зараз и не скажешь…

Продолжить ему не удалось: Сестренка, смирно лежавшая у ног Дмитрия, вдруг вскочила и потрусила к выходу из горницы, а с наружной стороны донеслись звуки скребущих о дверное полотно собачьих когтей. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась прохиндейская морда Ворона – щенка Роськи.

– Ты зачем сюда? – подхватился с лавки Роська. – Опять из клетки сбежал?

Четырехмесячный Ворон был ходячим укором Роськиному благонравию, живым опровержением расхожего мнения о том, что собака со временем становится характером похожей на хозяина. Может быть, время еще не пришло, может быть, еще по каким-то причинам, но Роськин воспитанник отличался прямо-таки уголовными наклонностями. Во-первых, постоянной тягой к побегу из любого места, где его пытались удержать в течение сколько-нибудь длительного времени, во-вторых, неописуемой вороватостью.

Сбежать из клетки или с привязи Ворон, по всей видимости, считал для себя делом чести, а воровал, похоже, не с голоду, а «из любви к искусству». Даже будучи совершенно сытым, тащил все, до чего мог добраться, а потом закапывал в землю, тут же начисто забывая про припрятанную «заначку». Впрочем, таскал Ворон не только съестное, а любую вещь, которую можно было всласть погрызть, пожевать или просто потрепать: оставленную без присмотра обувь, сохнущее на веревке белье, детали амуниции, конскую упряжь и прочее. Не интересовали его только металлические вещи и керамика. У мастера Нила Ворон прямо из-под руки спер как-то отвес – веревочку с грузиком, а сам Мишка однажды наблюдал, как в общем-то не склонный к жестокости Роська хлестал своего воспитанника по морде изжеванной до полной непригодности кожаной рукавицей.

– Кыш отсюда! Я кому сказал? Ворон! – Роська, с извиняющимся видом, обернулся к Мишке. – Не пес, а казнь египетская! Ворон, вот я тебя!

Щенок, начисто игнорируя призывы хозяина, игриво куснул Сестренку и отскочил за порог, приглашая подружку поиграть, и тут же испуганно вякнул, схваченный за шиворот «кинологом» Прошкой.

– Вот! – торжественно провозгласил Прохор, входя в горницу и поднимая на вытянутой руке барахтающегося и повизгивающего щенка, словно вещественное доказательство бог весть какого преступления. – Минька! На кой ты этим обормотам про бой быков рассказал?

Мишка не сразу нашелся с ответом, безуспешно пытаясь найти логическую связь между корридой и Роськиным ценком. Прошке, впрочем, ответ и не требовался – со своей разговорчивостью он явно метил в преемники Луке Говоруну:

– Мне быка привели – треснувшее копыто полечить. Ну я все сделал и велел Климу быка на пастбище отвести, а он вместо этого вдвоем с Сашкой решил в маридоров поиграться!

– В матадоров, – машинально поправил Мишка.

– Ага, в матадоров! – согласился Прошка и продолжил обличительным тоном: – Россказней твоих наслушались, ну и поигрались, туды их! Хорошо, бычара промахнулся да не их придавил, а клетки со щенками разломал. Ну щенки, конечно, врассыпную, а эти два долдона на кухне спасаться надумали. Бык, само собой, за ними поперся, представляете, что там началось? «Матадоры» орут, бабы визжат, бык об печку обжегся – ревет, Простыня и без того умом невелик, а тут и подавно: охапку дров, вместо того чтоб у печки сложить, в котел со щами вывалил! Будем сегодня щи со смолой жрать – дрова-то сосновые! Ты бы, Минька, впредь думал, что нашим обломам рассказывать, а чего не рассказывать!

Мишка представил себе события на кухне и почувствовал, что его разбирает смех, остальные «господа советники» тоже разулыбались, серьезным остался только Илья.

– А ну придержи язык! – Старейшина академии прихлопнул ладонью по столу. – Не тебе старшину поучать! Сам тоже хорош! Кто кобылу плясать учит? Да еще Дударика соблазнил на дудке ей играть!

Про выездку Мишка специально не рассказывал – так, упомянул однажды в разговоре, но Прошка, оказывается, запомнил. Почему Илья посчитал Прошкин эксперимент таким же «криминалом», как и «корриду», было непонятно, но «кинолог» тут же увял и, зажав изловленного Ворона под мышкой, подался вон из горницы.

– Ничего смешного! – строгим голосом продолжил бывший обозник. – Раз у отроков нашлось время с быком игрища устраивать, значит, они делом не заняты – дурью маются!

«Угу, помнится, по уставу в Советской армии солдату срочной службы полагалось личного времени всего около часа в сутки. Только кто же живет по уставу «от и до»? Разве что в дисбате».

– Если воинские люди без дела маются, обязательно жди беды! – Илья плавно начал переходить от назидательного тона к повествовательному. – Вот, помню, ходили мы с князем Мономахом Полоцкое княжество воевать…

«Поехали… И этого на отвлеченные темы потянуло. Впрочем, все правильно: ЗДЕСЬ долго «умствованиями» заниматься не привыкли, надо дать Совету отвлечься. Пусть вещает».

– …Стоим день, стоим два, – повествовал Илья, – воеводы ждут гонца от Мономаха – то ли вперед идти, то ли назад поворачивать. Бояре как на иголках вертятся – больно хочется в зажитье сходить, холопов похватать, ратники тем, кто Минск на щит брал, завидуют – добыча не в пример богаче нашей. И все вместе, от нечего делать, дурью всякой маются.

Был тогда у нас обозник один, Ферапонтом звали. И побился этот Ферапонт об заклад с другим обозником – как того звали, не упомню уже, – что знает средство, от которого бык, запряженный в телегу, резвее коня бегает. И заклад-то был какой-то пустяковый, но разгорячились оба – о-го-го, недаром же третий день в животах мед с вином да пивом мешался.

Ну запрягли в одну телегу коня обозного, в другую телегу быка из добычи. Намучились! Хомут-то на быка не налезает, упряжи подходящей не подобрать, бык в оглобли вставать не хочет – прямо беда. Возились чуть не полдня, любопытных да советчиков целая толпа набежала, каждый суется, поучает, и каждого же послать подальше надо! – Илья горестно вздохнул. – Два раза даже драться принимались, но в конце концов как-то приспособились.