Вальтер Скотт - Вудсток, или Кавалер

Пусть Джоун сразу начнет солить и мариновать.

— Прочь с глаз моих, негодяй! — вскричал баронет. — Ты думаешь, мы будем подбирать объедки после этого отребья? Сейчас же все выкинуть! Или нет, — спохватился он, — выкидывать грешно, раздайте все бедным или отошлите владельцам. Помни, я не стану пить их вино. Лучше мне, всю жизнь сидеть на хлебе и воде, как отшельнику, чем допивать после этих мерзавцев за их здоровье, я ведь не плут буфетчик, чтобы лакать из бутылок остатки, когда посетители расплатились и ушли. И имейте в виду, я не дотронусь до воды из того колодца, откуда пили эти хамы… Принесите-ка мне кувшин воды из источника!

Розамунды.

Алиса услышала это приказание и, зная, что у всех, домочадцев дел по горло, сама безропотно взяла кувшинчик, накинула плащ и отправилась за водой, которой сэр Генри желал утолить жажду. Джолиф в некотором замешательстве сообщил баронету, что «в замке еще остался один из незваных гостей: он распоряжается отправкой сундуков и бумаг, принадлежащих комиссарам; ему можно передать приказание его милости относительно провизии».

— Пришли-ка его сюда. (разговор происходил в зале)… Что это ты, так замялся, переминаешься с ноги на ногу?

— Дело в том, — сказал Джослайн, — что вашей милости, может, неугодно будет его видеть — это ведь тот самый, который недавно…

Он осекся.

— Отправил на небеса мою шпагу — ты это хочешь сказать? Виданное ли дело, чтобы я сердился на того, кто устоял против меня в поединке? А что он круглоголовый, так за такую победу ему еще больше честь и слава. Я всей душой жажду снова помериться с ним силами. У меня из головы не выходит, какой ловкий удар он тогда нанес. Доведись мне опять с ним схватиться, я теперь знаю, как его отразить. Приведи его сюда.

Вскоре Верный Томкинс явился к баронету; вид у него был невозмутимо важный; ни треволнения минувшей ночи, ни надменный вид знатной персоны, перед которой он предстал, ни на миг не могли его поколебать.

— Ну что, молодец? — встретил его сэр Генри. — Я хочу еще раз испытать твое искусство в фехтовании; ты победил меня в тот вечер, сдается мне, оттого, что свету было мало для моих старых глаз. Возьми-ка рапиру, приятель… Все равно я прогуливаюсь тут по залу, и, как говорит Гамлет, в эту пору я могу вздохнуть свободно. Бери-ка рапиру в руку.

— Извольте, ваша милость, — проговорил секретарь, сбросив свой длинный плащ и взяв в руку рапиру.

— Ну что ж, — ответил баронет, — если ты не прочь, то и я готов. Вот ведь, стоило мне только пройтись по этим плитам, как подагра моя улетучилась, словно ее заворожили. Ну-ка… Ну-ка… теперь я скачу, точно боевой петух.

Они начали фехтовать с большим воодушевлением.

То ли старый баронет в самом деле дрался на рапирах хладнокровнее, чем на шпагах, то ли секретарь нарочно хотел уступить преимущество в этом чисто условном поединке, но победа осталась… за сэром Генри Ли. Успех привел, его в прекрасное расположение духа.

— Видишь, — воскликнул он, — я разгадал твой маневр, второй раз ты меня не провел. Это был ощутимый удар. Вот только свету было маловато… Ну что теперь толковать… Довольно. Не надо мне больше с тобой сражаться. Мы, безрассудные кавалеры, так часто колотили вас, круглоголовых негодяев, что в конце концов научили драться. Ну, а теперь скажи-ка мне, с чего это вы оставили здесь полные кладовые припасов? Неужто вы воображаете, что я и мое семейство будем доедать ваши объедки? Или вам некуда девать накраденные окорока, что вы их бросаете, когда снимаетесь с места?

— Возможно, вашей милости не по душе говядина, баранина и козлятина, — отвечал Томкинс, — но, может когда ваша милость узнает, что провизия эта закуплена на доходы с вашего собственного поместья в Дитчли, а оно конфисковано в пользу казны больше года назад, вы, не будете так щепетильны и употребите эти припасы с пользой для себя.

— Ну, это совсем другое дело, — сказал сэр.

Генри, — очень рад, что вы помогли мне получить, часть моего же добра. А я-то хорош, не сообразил, что твои хозяева могут кормиться только за счет порядочных людей.

— А что до бычьего охвостья, — все так же важно продолжал Томкинс, — так в Уэстминстере есть Охвостье, с которым армии придется-таки изрядно повозиться, прежде чем она его разрубит и разрежет на куски да приготовит по нашему вкусу.; Сэр Генри помедлил, точно стремился вникнуть в смысл намека — он не очень быстро соображал.

Но, поняв наконец, в чем дело, он разразился таким громким хохотом, какого Джослайн давно уже от него не слыхал.

— Правильно, плут! — вскричал он. — Твоя шутка мне по вкусу… В этом суть всей вашей кукольной комедии. Как Фауст вызвал дьявола, так и парламент вызвал к жизни армию; как дьявол унес Фауста, так и армия унесет парламент — это, как ты говоришь… Охвостье, ту часть, на которой сидит этот, с позволения сказать, парламент. И знаешь, приятель, я от души желаю, чтобы этот же дьявол унес всю вашу армию, от первого генерала до последнего барабанщика… Ну-ну, не гляди на меня так свирепо… сейчас, не забудь, свету достаточно, чтобы поиграть со шпагами.

Верный Томкинс, очевидно, счел за лучшее подавить свое недовольство; он заявил, что повозки с» поклажей комиссаров готовы к отправке в город, отвесил сэру Генри поклон и удалился. Старик все прохаживался по своему залу, потирал руки и обнаруживал такие признаки удовольствия, каких у него не видели со времени рокового тридцатого января.

— Вот мы и снова в нашем старом гнезде, Джолиф, да еще с какими запасами! Здорово этот плут успокоил мою совесть. У них и тупица замечательно рассуждает, когда дело дойдет до прибыли. Погляди-ка, Джослайн, не слоняется ли около замка какой-нибудь из наших оборванцев солдат, теперь для них набить желудок — нежданная радость… Возьми-ка его рапиру, Джослайн, парень фехтует прилично, вполне прилично. Но видел ты, Джослайн, как я его отделал? Вот что значит — свету достаточно.

— Еще бы, ваша честь, — ответил Джослайн, — вы ему показали, что герцог Норфолк — это тебе не Сондерс-огородник. Бьюсь об заклад, что он не захочет в другой раз попасть в руки вашей чести.

— Стар я становлюсь, — сказал сэр Генри, — но умение от времени не ржавеет, только мускулы уже не те. Мне старость — как здоровая зима, говорит старик Уил, морозна, но бодра. Кто знает, может быть, и мы, старики, доживем еще до лучших дней.

Поверь, Джослайн, очень уж мне по душе, когда дерутся мошенники заседающие и мошенники воюющие. Воры ссорятся — значит, честные люди, может, и получат обратно свое.

Таким образом, старый баронет наслаждался тройным торжеством: возвращением под родной кров, восстановлением, как он считал, своей репутации фехтовальщика и, наконец, надеждой на лучшие дни для сторонников монархии.