Путь инквизитора. Том 1. Том 2 - Борис Вячеславович Конофальский

рукой: нечего вспоминать, то былое. Он впервые смотрел на племянника как на близкого человека, словно только разглядел его. Раньше тот для него был каким-то глупым костлявым мальцом, что по скудости ума детского мнил себя в военном ремесле и к тому же был плох в учебе. Волков и не думал о нем как о родственнике. Сын умершей сестры, которую кавалер и припомнить не мог. А вот теперь почувствовал, что мальчишка похож на него — нет, не внешне, но по складу ума. Волков тоже в его годы все подсчитывал, но еще был глуп и не любил науки. Потом, потом он будет хватать книги, учить языки, на которых они писаны, читать и перечитывать. Возможно, и этот мальчишка захочет того же.

— Вы выгодно продали уголь, еще, кажется, и доски возили, у вас должны быть деньги. Отчего же вы не купили себе одежду?

— У нас уже восемнадцать талеров, — с гордостью заявил племянник. — Михель предлагал поделить все на троих. Отдать вашу часть вам, а оставшееся поделить на два. Но я подумал, что деньги лучше дальше в деле оборачивать. Фульман и Плетт в долг дают товаров только на одну баржу, и то по нехорошей цене; если платить за товар вперед, так можно дешевле взять. А менялы из Эвельрата деньги давать готовы, но ведь не бесплатно, они свой интерес соблюдают. Вот я и подумал, что пока мы обойдемся, соберем серебра, чтобы постоянно оборотные были, чтобы свои телеги, свои мерины имелись, чтобы сбыт наладить, чтобы место свое в Малене для склада было.

— Неужто вы это все опять сами сообразили? — Не верил кавалер, что юноша может так разумен быть.

— Нет, — признался юноша. — Глава цеха оружейников Малена Роппербах мне это все разъяснял, когда вы к нему меня посылали насчет сбыта угля.

Раньше из всех приехавших родственников Волкову милы были лишь самая маленькая племянница Катарина да сестра, которая оказалась добра и скромна, а тут вдруг и племянник ему понравился. Выходит, когда они все в его старом доме жили, в тесноте неимоверной, то ему эта теснота не в тягость была. С сестрой и двумя племянницами в доме было лучше и теплее, чем в новом и дорогом доме с женой недовольной, с этой графской дочкой.

Он взглянул на племянника.

— Оденьтесь как подобает и найдите отца Семиона, он книгу приходскую завел, пусть запишет вас как Бруно Фолькофа.

— Что? — Мальчишка открыл рот. — Дядя, спасибо… Вы не пожалеете.

— Носите мое имя, но не вздумайте позорить его. И чтобы всегда были при оружии, не забывайте этого.

— Дядя… — пролепетал Бруно. — Да-да, конечно.

— Можете не стесняться и при нужде называть себя так, и в споре, и при разногласиях ведите себя достойно и, если нужно будет, ссылайтесь на меня.

— Дядя! — Бруно кинулся к нему и схватил его руку, которая сжимала поводья, поцеловал ее. — Лучшего дядю я придумать не мог.

— Не забудьте, приведите себя в порядок, вы теперь Фолькоф, а не мужик и не купчишка бедный.

От берега кавалер свернул налево, к Брюнхвальду он решил заехать потом, а сейчас отправился проведать сестру и взглянуть, не подросли ли племянницы.

⠀⠀

…Вечереет в это время быстро. Едва Волков приехал домой, сел ужинать, как вспомнил, что Максимилиан и Бригитт обещали в этот же день вернуться с покупками, а на дворе уже темень. Хоть и не хотелось в мороз и ветер идти снова на улицу, но кавалер решил выехать и встретить карету Бригитт.

Увальня он посадил с собой ужинать, чтобы не так было тоскливо за одним столом с женой, и, когда тот еще не доел, стал говорить ему:

— Александр, придется нам ехать сейчас. Темно уже, седлайте коней, зовите Гренера и братьев Фейлингов.

Элеонора, до сего момента сидевшая безучастно и смотревшая в свою тарелку, тут подняла голову, стала прислушиваться.

— Велите всем брать фонари, — продолжал кавалер.

— Да, кавалер, — откликнулся Увалень, встал и на ходу закинул себе в рот кусок колбасы.

— Куда же это вы? — почти крикнула госпожа Эшбахта.

Александр, думая, что вопрос адресован ему, так и застыл с колбасой во рту, уставился на Волкова.

— Темно, дорога замерзла, сплошной лед. Максимилиан и госпожа Ланге поехали в город, обещали вернуться до темноты, но что-то нет их, отправлюсь навстречу с огнями.

— Других пошлите, отчего вы все сами делаете, или у вас людей нет? — вдруг спросила жена. — Неужто вашего Максимилиана и вашу госпожу Ланге не встретят?

«Вашу госпожу Ланге» — это Элеонора Августа произнесла особенно отчетливо.

— Александр, идите седлать коней, — велел Волков и уже жене добавил: — Лучше меня дорогу знает только Бертье, а он у реки живет, за ним самим ехать нужно. Так что лучше я сам съезжу.

— Вам просто дома не сидится, вот что! — вдруг крикнула госпожа Эшбахт. — Жена вам немила…

Увалень сразу поспешил покинуть залу. А Элеонора вскочила:

— В покои к жене не ходите, говорить с женой — не говорите, дома быть не желаете.

Кавалер даже не знал, что на это ответить.

— Ах, как мне все здесь немило! — кричала жена, кидаясь к лестнице. — Не мой это дом, не мой! Он даже ночью уходит, всё войны у него, всё войны, дела, даже ночью дела у него, разве такой муж добрый должен быть?

Он глядел, как она, подбирая юбки, взбежала наверх, и слышал, как хлопнула дверь ее покоев. Сидел, ковырял ножом кусок колбасы в тарелке и ничего не понимал.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 12

⠀⠀

дать долго не пришлось. Уже следующим утром, когда Волков и его офицеры у него дома за столом рассматривали шарфы и обсуждали, кому и сколько людей брать на шествие, в залу вошел мужик, встал у дверей, перепуганный, и сообщил едва не шепотом, что во дворе важные господа просят доложить, что ищут аудиенции у господина Эшбахта. Волков, который только что был почти весел, рассматривал материал, прикидывал, как будут выглядеть бело-голубые шарфы на офицерах и как будет готовиться к празднику, тут же стал мрачен. Он знал, зачем пожаловали господа. Не письмо послали, а сами приехали. Хотел бы он ошибаться, да разве после письма Брунхильды ошибешься? Кавалер молчал и ничего не отвечал мужику. Господа офицеры сразу заметили такую перемену, веселье и шутки стихли, они тоже становились серьезны. От предпраздничного настроения и следа в зале не осталось. А мужик на пороге так и ждал распоряжений. И тогда госпожа Ланге, что была тут,