Александр Говоров - Византийская тьма

Ты слышал? — напустился он на подростка. — Выкидыш сатаны!

Энергичный эпитет чародей сопроводил не менее выразительным подзатыльником. Но юный Костаки перестал визжать и суетиться, как только понял, кто такой Денис. В восхищении шумно втягивал в себя воздух.

— Уй-юй-юй, хозяин! Это у вас человек такой получился? Совсем как настоящий, уй-юй-юй!

— То-то, плут! — назидательно изрек Сикидит. — Будешь хорошо себя вести — и ты так научишься. Воды принеси, малопочтенный! Да и к обеду пора огонь раздувать. О господи, наградил меня помощниками!

— Встаю, встаю! — заверил его лениво потягивавшийся Пупака. — Одно мгновение, и встаю!

День начинался. Костаки принес воды в керамических ведерках. Денис безучастно наблюдал, как появились новые слуги, стали подметать, подняли страшную пыль, Костаки выгнал их за дверь. Еще один слуга, носатый, в вязаной шапочке, разделывал козлиную тушу. Пупака же, безбожно чертыхаясь, занимался тем, что деревянным гребнем расчесывал собственную шевелюру.

— Сделай меня своим оруженосцем, — предложил Костаки. — Я тебя три раза в день причесывать стану.

— Три раза в день тебя лупить надо! — со стоном отвечал силач, извлекая гребень, застрявший в библейских космах.

Сикидит, доверяя все слугам, выкресывал огонь сам, растапливал очаг, обновлял лампадки.

— Патер имон, — послышался его страстный беззубый шепот. — О эн той уранойс…

И Денис понимал все дословно: «Отче наш, иже еси на небеси…» И от реальности происходящего он даже зажмурился, чтобы не видеть всей этой археологической роскоши двенадцатого века. А он-то мечтал закончить через недельку-другую раскопки эргастирия чародея, вскрыв последнюю камеру, чуланчик. И возвратился бы домой, и написал бы диссертацию, и поехал бы в Стамбул, куда уж давно приглашают его местные археологи…

А там бы, глядишь, и белокурая Светка Русина закончила свой истфак. Хотелось выть и кататься по мерзким овчинам.

Хозяева уловили такое настроение пленника, и перед Денисом над решеткой замаячили их сочувственные лица — ястребиное старца Сикидита, дремучее Пупаки, веснушчатое слуги Костаки. Даже долгоносый абориген в вязаной шапочке оторвался от скворчащей козлятины, чтобы сочувственно повздыхать над Денисом за решеткой. Ничего, мол, обойдется как-нибудь!

Но ничто само собой не обходилось. Пришел степенный бородач в шляпе конусом, долго толковал с Сикидитом о снаряжении корабля до самой столицы, чтобы и продовольствия хватило, и снасти были бы крепкие и паруса. Так и хотелось треснуть его по конусообразной башке с этими разговорами!

Явился и некий тип, как глиста, угодливый, со шкодливыми глазами, — сказался учеником чародея. Расспрашивал Сикидита о вечной душе и переносе категорий, и Сикидит, самодовольно надувшись, словно новый Платон или Аристотель, отвечал впопад и невпопад. Только о свойстве духа переливаться из одной субстанции в другую трактовал битый час!

В полном отчаянии Денис встал и вышел в дверь, где сиял и шумел летний день, блистало недалекое море.

— Туда вам нельзя, — остановил его Костаки. Вызвал Пупаку и они отконвоировали пленника в кусты, а затем отвели обратно в эргастирий.

Денису подумалось: может быть, попробовать умолить Сикидита, чтобы он отправил его обратно… Ведь сумел же он неведомым путем перетянуть его в свой век, неужели он не знает, как перебросить и обратно? Пусть и сам отправится с Денисом, он познакомит его со всем, что старцу будет интересно. «Послушайте, уважаемый, — Денис даже начал с обращения, когда тот немного освободился от своих интервьюеров. — Не могли бы вы мне разъяснить…»

Оглаживая бородку, тот начал с разъяснения, почему его следует титуловать всеблагим.

— Ваше блаженство, — поспешил поправиться Денис. Сикидит пространно рассказал, как интриги двора привели его в изгнание в Бореаду, но от верных людей до него уже дошли вести, что он уже фактически прощен, тем более что его многолетний покровитель принц Андроник, который тоже был в ссылке в Пафлагонии, также, по слухам, близок к прощению.

— Андроник, Андроник… — припоминал Денис уроки спецсеминаров. — В ссылке в Пафлагонии… Это, вероятно, двоюродный брат императора Мануила Комнина, который сам вступил на престол в 1183 году… Боже, это же восемьсот лет, это «Слово о полку Игореве», это Даниил Заточник… И Чингисхан уже родился!

— Эй, всеблагой! — без особого почтения обратился к старцу похожий на медведя Пупака. — Долго вы там будете траляля? Не пора ли обедать?

— Обедать! — совсем как какой-нибудь домашний папаша засуетился грозный мистагог. — Садитесь все обедать!

Уже за мраморной скамьей, исполнявшей на сей раз роль обеденного стола, чародей рассуждал, размахивая козьей ножкой:

— Я рад, что подтвердились все мои научные концепции. И знаешь, Пупака, после нашего с тобой давешнего разговора я подумал: ведь мне мало чина протоспафария за столь беспримерные успехи в науке. Я предъявлю государю наглядные свидетельства своей правоты, и пусть он велит титуловать меня «мистик».

— Ого-го, чего захотел! — Пупака не то чавкал, не то хохотал, занятый своей порцией козлятины. — До сих пор чин мистика жалован был только Федору Миртилу, за то, что он публично воскресил мертвеца.

— А что же, мой подвиг менее убедителен? А я перетащил сюда человека буквально с того света!

— А ты помнишь, чем кончил тот пресловутый Миртил? Феодосии, наш суровый патриарх, не менее убедительно доказал, что и сам мистик, и его клиент-покойник оба слуги диавольские, и сжег их на костре!

Наступило несколько неловкое молчание. Туземец в вязаной шапочке поспешил преподнести Сикидиту самый бескостный и самый сочный ломоть козлятинки.

А Денису припомнился тут рассказ одного его знакомого. Будто в какой-то из психиатрических больниц есть палаты, точнее камеры, где содержатся больные, начисто отключившиеся из повседневности, но интенсивно живущие в воображаемом мире. Они представляют себя кремлевскими самодержцами, миклухо-маклаями, нудистами, черт-те кем. Отсюда вывод — не может ли, в конце концов, случиться, что этот самый их эргастирий…

Отказывается здравый смысл признать это расстояние в восемьсот лет!

И он все щипал себя, с вывертом, с болью, уже без всякой надежды надеясь, а вдруг проснется, а вдруг очнется…

Бам! Это со звоном разбилась большая стеклянная реторта, заставив всех вздрогнуть. Долгоносый слуга начал укладку вещей к завтрашнему отплытию. Поднялся ужасающий гам: чародей, Пупака, несостоявшийся оруженосец кричали друг на друга в один голос.

Денис воспользовался ослаблением контроля и вышел из хижины не через дверь, а через ту конурку, тот чулан, который археологи условно именовали «камера чудес». Никаких чудес там не оказалось, горели жировые светильнички в форме чайников, громоздились какие-то тюки. Зато был запасный выход прямо к морю. Денис вышел во тьму и первое время щурился, ничего не разбирая. Открыл глаза, и вновь ему почудилась Светка Русина, стоящая напротив в своем курортном сарафане. Но это, конечно, была не она, а бесформенный куст шиповника.