Георг Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

Священник взглядом пригласил их подойти. Звонарь встал несколько позади и откинул шелковое покрывало, под которым обнаружилось маленькое прелестное дитя. Когда Каноник подошел ближе к ступеням, священник важно и почтительно поклонился ему.

— Мы собрались здесь, чтобы совершить двойной обряд, — начал он. — Надо узаконить ребенка, мальчика. Исполняя свой долг, я спрашиваю вас, Магдалена Гриф-фон, согласны ли вы неизменно принадлежать маркизу Эжену де Монфору, стоящему подле вас? Если вы добровольно отдаете ему свою руку, отвечайте мне громко и ясно: да.

Женщина подняла голову, по-видимому, собираясь с силами, и громко ответила:

— Да, я согласна неизменно принадлежать маркизу Эжену де Монфору.

Священник обратился с тем же вопросом к мушкетеру, и тот ответил утвердительно. Каноник, замерев, внимательно прислушивался к каждому слову.

— Маркиз де Монфор, — спросил священник, кончив обряд венчания, — какое имя Вы хотите дать мальчику, который теперь принадлежит к вашей фамилии и имеет право на ваш герб?

— Он родился в день Святого Эстоми, так пусть ему дадут это имя, — ответил мушкетер.

Дитя записали в церковную книгу под именем Эстоми де Монфор. Магдалена Гриффон опять взяла его на руки и с невыразимой горячей любовью прижала к сердцу.

— Я должен сообщить новобрачным, — сказал священник, совершив заключительную молитву и спускаясь со ступеней алтаря, — что разрешение из Рима получено, и заключенный брак может быть снова расторгнут, как только этого пожелают обе стороны. Признано, что нужно было только дать имя ребенку, затем родители могут указать какую-нибудь незначительную причину и требовать развода.

Он поклонился маркизу, Канонику и едва стоявшей на ногах Магдалене, и также неслышно ушел за алтарь, как и появился оттуда.

Что значил этот брак, который через несколько дней собирались расторгнуть? Какие обстоятельства так жестоко разъединяли этих двух людей, только что так таинственно, в полночный час, соединенных перед Богом. Болезненный вид прекрасной Магдалены и полное страдания лицо маркиза ясно говорили о какой-то роковой неотвратимости. Что могло встать между этими двумя людьми, по-видимому, неизъяснимо любившими друг друга? Кто из них был виноват? Только не маркиз! Его благородной душе были чужды всякие обман и подлость.

Значит, виновата Магдалена Гриффон? С трепетом обнимая свое дитя, она боязливо оглянулась на свидетеля этой ночной сцены. Он отошел в сторону. Звонарь тоже на несколько минут удалился. Маркиз подошел к Магдалене, которая горячо прижала к груди ребенка.

— Я знаю, что вы хотите сделать, Эжен, — пылко сказала она. — Вы имеете полное право требовать того, что разрывает мне сердце.

— Магдалена, не осложняйте нашу разлуку, мы ведь пережили тяжелый час, — отвечал маркиз. — Бередя раны, вы только прибавляете себе страданий.

— Мне отрадно это, Эжен, я ведь ищу смерти! Вы благороднейший человек, а я несчастнейшее существо в мире! Я всегда буду смотреть на вас как на святого. Простимся же в последний раз, мы больше никогда, никогда не увидимся! Я чувствую, что смертью искуплю свою вину. Тогда, Эжен, помолитесь за мою бедную разбитую душу и простите несчастной Магдалене Гриффон то, что она вам сделала, она и так жестоко расплатилась за это.

— Я вам все прощаю, Магдалена, да сохранит вас Бог!

— Теперь, Эжен, возьмите дитя. Вы требуете этого, и я отрываю его от своего сердца, исполняя ваше желание, — прошептала бедняжка.

Слезы душили ее.

— Возьмите это сокровище, последний залог любви, но хорошенько спрячьте, — прибавила она с лихорадочным отчаянием в голосе и слезами в широко раскрытых глазах. — Может наступить момент, Эжен, когда материнская любовь перейдет всякие границы, и тогда я, как безумная, буду искать своё дитя, найду его и унесу. Это будет свидетельством того, что Магдалена Гриффон еще жива.

Слезы залили ее лицо. Звонарь поспешно подошел к маркизу, который взял ребенка у зашатавшейся Магдалены, и принял его на руки.

— Я вас провожу до кареты, вы больны и слабы, — сказал маркиз де Монфор Магдалене, почти теряющей сознание.

— Это последняя услуга, которую вы оказываете неблагодарной, — едва внятно прошептала она, опираясь на его руку.

Сцена была настолько драматичной, что даже звонарь, также мало понимавший, что происходило, как и Каноник, едва мог сдерживать волнение. Он держал дитя, а маркиз медленно вел силившуюся овладеть собой Магдалену к выходу. У паперти стояли две кареты, и у отворенной дверцы одной из них ожидал лакей. Маркиз с нежной заботливостью посадил даму в карету.

— Батист, — сказал он лакею, — смотри хорошенько за госпожой в дороге. Сейчас же как приедете, пошлите за старым доктором, припадок может повториться. Употребите все средства, чтобы помочь ей.

Лакей почтительно поклонился, захлопнул дверцу и вскочил на козлы. Через мгновение экипаж скрылся в ночной темноте. Маркиз вернулся в церковь и подошел к Канонику.

— Благодарю тебя за дружескую услугу, — сказал он, пожав ему руку. — Теперь все кончено, не будем никогда больше об этом вспоминать.

Друзья простились. Каноник пошел домой, а маркиз попросил звонаря отнести за ним дитя в карету.

Кучер, видимо, уже знал, куда ехать.Звонарь захлопнул дверцу, и лошади быстро помчались по темным улицам предместья. В церкви Св. Флорентина гасили свечи.

Было около двух часов ночи, когда карета остановилась у маленького домика с мезонином на улице Лаферронери.

На улице было тихо и пустынно. Неожиданно пошел дождь, крупными каплями орошая плиты мостовой. За темными окнами дома отсутствовали всякие признаки жизни. Маркиз приподнял и опустил дверной молоток. Его металлический звук гулко разнесся по безлюдной улице. Через несколько минут за дверью послышались тихие шаги и замелькал слабый свет.

— Кто стучится так поздно? — спросил ворчливый голос.

— Отворите, Ренарда, мне надо поговорить с вами, — вполголоса ответил мушкетер.

— Неужели… или я ошибаюсь… неужели это вы?

— Да, я — маркиз, не бойтесь, милая Ренарда, ничего не случилось особенного…

— Иисусе! — вскричала, отворяя дверь, старая луврская судомойка. — Да как же это вы ночью! После несчастья с нашим добрым королем, да погибнет убийца в геенне огненной, я всего боюсь.

Болтливая старуха впустила гостя, низко поклонилась ему и продолжала, тараща глаза:

— Святая Генофра! А на руках-то у вас… и ночью, ночью…

— Дитя, как видите, Ренарда, но заприте скорее дверь и пойдемте наверх. Мне надо поговорить с вами.

Судомойке было жаль, что не удалось вдоволь поахать и выразить свое удивление. Пришлось исполнять приказание маркиза. Она заперла дверь и со свечой в руке стала подниматься по старой крутой лестнице.