Путь инквизитора. Том 1. Том 2 - Борис Вячеславович Конофальский

— Нет, — ответил Верлингер тем тоном, которым люди обычно желают закончить разговор.

Дальше говорить смысла не было.

— Еще раз выражаю вашему дому мою благодарность, — произнес Волков, кланяясь, — все мы будем молиться за скорейшее выздоровление барона. И о том же я буду просить и епископа Малена.

— Дом Баль принимает вашу благодарность не как вежливость, а как дружбу, — важно сказал дядя барона.

На этом все было закончено, дело вышло пустое. По сути, Волков мог отправить солдата с телегой, в которой тот привез бы в замок доспехи барона. Смысла тащиться в эту даль самому у него почти не было.

Ну, разве что на обратном пути, когда они проезжали мимо кузницы, кавалера догнал кузнец Волинг и просил разрешения говорить.

— Говори, — разрешил Волков, останавливая коня.

— Господин, дозвольте узнать, будет ли у вас в Эшбахте место для моей кузни?

— Ты что, хочешь переехать в мою землю? — удивился кавалер.

— А что же, — говорил кузнец, ничуть не смущаясь и не понимая удивления рыцаря, — народу у вас много, купчишки через вас поехали, говорят, пристань ставите, а на пристани уже корзины с углем стоят. И солдаты у вас живут. Без дела не останусь.

— Неужели у тебя тут мало работы? — не верил Волков.

— И работы тут мало, и уголь покупаю втридорога. — Кузнец Волинг сделал паузу и потом прибавил с опаской: — Да и жить что-то тут совсем стало страшно.

— Страшно? Отчего же?

— Да как же отчего?! Мужики из замка говорили, что кавалера Рёдля без головы привезли, а голова у него была не отрублена. Говорят, то зверь опять озорничал. А разве вы о том не знаете? — Волков молчал, просто смотрел на кузнеца, и тот, не дождавшись ответа, продолжал: — Вот я и думаю, если благородных людей зверь кушать надумал, то что уж нам, простым, остается. Так что прошу у вас разрешения кузню к вам привезти. А чтобы звоном вас не беспокоить, я ее поставлю у края Эшбахта, на выезде к реке.

— Нет, не дозволяю, — нехотя отказал Волков.

— Не дозволяете? — искренне удивился кузнец. — Я же кузнец, а кузнец очень в хозяйстве полезен. Я даже готов вам деньгу платить, какую оговорим, за аренду земельки.

Волков уже повернул коня и поехал, а Волинг что-то еще говорил, в чем-то его убеждал.

Конечно, кузнец был прав. Он мог бы приносить Эшбахту большую пользу, и кавалер сам думал найти себе кузнеца или перевезти своего из Ланна. Вот только не мог он у другого господина из земли уводить мастера. Ни мужика, ни бондаря, ни пивовара, ни сыровара, ни кожевенника уводить у соседа нельзя. А тем более нельзя уводить кузнеца. Иначе прослывешь соседом недобрым. А уж уводить мастера из земли того, кто пришел к тебе на помощь в трудную минуту, так еще и нечестным прослывешь и неблагодарным.

⠀⠀

Они вернулись к вечеру замерзшие, уставшие и очень голодные. А еще и злые, так как ничего не смогли выяснить. Во всяком случае, Волков был зол. А как вошел в дом — увидал мальчишку лет четырнадцати, был он одет в цвета дома Мален и разговаривал он с женой его. Сразу кавалер подумал, что гонца прислали к ней из дома. Не к добру это было, ему это не нравилось.

— От графа? — спросил он у Бригитт, которая вышла снимать с него шубу.

— От графини, — ответила та, забирая шубу. — Привез письмо, никому взглянуть не дает, говорит, что только вам в руки даст.

Волков вошел в комнаты, поклонился жене и сразу отвел юношу в сторону.

— Кто вы такой?

— Меня зовут Теодор Бренхофер. С соизволения графа Малена назначен пажом графини Мален, — говорил юноша со всей возможной важностью. — Надеюсь, вы — господин Эшбахт, брат графини?

— Да. Давайте письмо, я Эшбахт, я брат графини.

Юноша достал из-под колета бумагу с сургучом, протянул Волкову.

— Извольте.

Кавалер тут же сломал сургуч, подошел к подсвечнику. Графиня писала плохо, неровно и с ошибками, письмо явно давалось ей с трудом, но это была ее рука, видно, никого не решалась просить помочь ей в написании. Он стал читать:

«Брат мой и господин мой, дворовые были рады, как услыхали, что безбожных горцев вы сильно побили. От них я о победе вашей узнала, а не от мужа и родственников. Но молодой граф настрого запретил дворовым и слугам о ваших победах говорить и им радоваться, злился от этого. А еще я однажды слышала, что ругал он вас псом бездомным и безродным, поповским прихвостнем. Говорил, что от вас одна в земле суета ненужная, что герцог слаб, раз вас придержать не может. Но я вас с победой поздравляю и очень горжусь таким братом. И руки вам целую.

А со вчерашнего дня во дворец мужа моего съезжались разные господа со всего графства, собирал их молодой граф. И на собрание они звали мужа моего. О чем было собрание, они не говорили, держали в тайне, только пытая мужа, я узнала — сказал он, сильно нехотя, что говорили они о вас. Говорили, что вы не их, а чужой, что война с горцами никому не нужна, что победами этими вы кичиться будете, что человек вы бесчестный, так как они говорят, что Шауберга убили нечестно и поступили с ним плохо и зло. И многие говорили, что за то, как вы обошлись с Шаубергом, вас нужно звать на суд дворянской чести. И порешили, что позовут. На днях пошлют к вам гонцов. Только вы не езжайте, так как решено вас там схватить и выдать на суд герцогу Ребенрее…»

⠀⠀

Волков оторвался от письма. «Ах, Брунхильда, моя ты умница, не зря я тебя сосватал за графа, не зря».

«А у меня без вас, брат мой, все плохо. Слуги со мной обращаются дурно, иной раз простыни мокрые на постели менять не идут, хоть зову их и зову, ужины и обеды мне в мои покои не подают, как я ни прошу, только когда муж на них прикрикнет, да и то мужа моего по старости бояться совсем перестали. Все теперь слушаются молодого графа, а он мне не друг, не любит меня, при всех, когда мужа моего нет, ругает глупой. А вчера, когда я к обеду не успела, мне от бремени дурно было, так они есть стали без меня, а когда я пришла, так сноха моя, жена среднего сына моего мужа, вскочила из-за стола, сказала, что от меня ее тошнит и что я