Призрачный театр - Мэт Осман

ней, поэтому никто из них не удивился, обнаружив пустую палатку с открытыми полами и развевающейся над ними запиской. Пейви умел достаточно хорошо читать, но писать не научился, поэтому прикрепил к парусине потрепанную страницу сценария. Текст гласил: «Иезавель удаляется со сцены – наступает ночь».

И вновь их осталось всего пятеро: Алюэтта, Бланк, Бесподобный, Шэй и Трасселл – Призрачный театр на лошадях. В тот день они долго ехали, не заметив ни души, но повсюду встречали свежие следы разорения. Вдоль дорог дымились почерневшие, тлеющие пни, миля за милей тянулась и подожженная боярышниковая изгородь. Руки Шэй устали крепко держать поводья – лошади пугливо дергались от дыма и потрескивания углей. Костер на унылом деревенском распутье так обильно чадил дымом, что дневной свет превратился в сумерки. Труппа осторожно проехала мимо кучи дымящихся изгородей высотой в человеческий рост. В ближайшей долине свободно разгуливала домашняя скотина, а на другой стороне дороги лежало стадо коров, но Алюэтта обратила их в бегство, запустив шутиху.

Они спешились в деревне, где скошенная трава щетинилась, как начавшая отрастать бородка. На востоке темнели поднимающиеся в небо клубы дыма. Все пятеро расположились вокруг кухонного горшка, их задумчивое молчание нарушали лишь одинокий крик лесного голубя да журчание реки. «Но этой мелодии природы было достаточно, – подумала Шэй, – более чем достаточно». Ее голова лежала на коленях Алюэтты, задумавшей вплести ей в волосы цветы одуванчиков. Тихий звук расчесывающего волосы гребня напоминал кошачий язычок, вылизывающий шерсть.

– Помните ту виселицу, что мы проехали пару миль назад? Как думаете, мы сможем перетащить ее сюда?

Трое издали тихий стон; догадавшись, что Бесподобного осенила одна из бредовых идей. Только Алюэтта заглотила наживку.

– По-моему, сможем. Одолжим повозку с быками. Двое мужчин смогут повалить ее набок. Дорога там достаточно широка. А какой план?

Бесподобный встал.

– Я в центре сцены…

(«Какой сюрприз», – прошептал Трасселл.)

– С петлей на шее, – он изобразил казнь, свесив голову набок, – рядом со мной палач.

– Со всем уважением, – встрял Трасселл, – я очень хотел бы стать добровольцем на эту роль, – он стряхнул травинки с волос и добавил – входя в роль – с деревенским простодушием: – Меньше слов, сынок, лучше шею вымой.

– Нет, казнь должна выглядеть реалистично, – отмахнулся Бесподобный, – поэтому мне не хотелось бы, чтобы другой конец веревки держал самый неуклюжий из известных мне актеров, – по-моему, с такой ролью вполне справится Алюэтта.

Он развернулся, задиристо глянув на Трасселла.

– Меня арестовали, допустим, за…

– Подстрекательство к мятежу, – предложил Бланк.

– Сокрытие доходов, – предположила Алюэтта.

– За содомию, – пробурчал Трасселл.

Бесподобный закатил глаза.

– За кражу скотины? – вставила Шэй.

– Точно, кражу скотины, спасибо, Шэй, – он послал ей воздушный поцелуй.

Бланк приподнялся на локтях.

– Ага, я понял. Значит, зрители будут присяжными.

– Да-да, – Бесподобный уже едва не приплясывал от волнения.

– Пожалуй, я представлю доказательства: свидетелей, пятна крови, куски мяса, – обойдя его, заявил Трасселл.

– Я парирую, – Бесподобный поднял воображаемый меч, – на моей стороне доброе имя и моя безупречная репутация.

Его последние слова вызвали дружный смех.

– Я буду палачом из местных жителей, – предложила Алюэтта, – чтобы посеять сомнения. В этих краях уже бывали воры. Какие-то бродячие чужаки.

– Петля затягивается, – поднял руку Трасселл, – дыхания осталось только для одной последней речи.

– В ней я последний раз заявляю о своей невиновности, – с поклоном подхватил Бесподобный, – несмотря на затягивающуюся удавку, прошу и умоляю поверить мне. Если я убеждаю их в моей невиновности, то зрители уносят меня оттуда на своих плечах.

– Только если убедишь, – заметил Трасселл, – но что будет, если выиграю я? – он смотрел, как Бесподобный приплясывает у костра.

– Трасселл, в тот день, когда я не смогу завладеть сочувствием толпы невежественных крестьян, – Бесподобный повалился на землю, – ты сможешь повесить меня по-настоящему.

Безмолвие вновь накрыло их своим плащом. Шэй задремала. Алюэтта читала. Трасселл рисовал. Но Бесподобный вновь нарушил их спокойствие.

– Но куда же все подевались?

Колокол уже пробил четыре удара, и, как правило, к этому времени вокруг них уже слонялись деревенские дети, однако сейчас слышались только птичьи крики.

Бесподобный забрал у Трасселла карандаш и отсыпал ему горсть монет.

– Сгоняй в деревню. Купи пару кружек пива да покрасуйся перед ними в своем столичном наряде. И поведай им также, что будет петь Воробушек.

Шэй спрятала улыбку. Чем дальше они отъезжали от Лондона, тем больше внимания она привлекала. К северу от Оксфорда зрителей не волновали спектакли, прославившие труппу мальчиков Блэкфрайерса, зато на предсказывающую судьбы полудевочку-полуптицу стоило потратить пару пенни. Поначалу Бесподобный пытался соперничать. Ее даже не упоминали на новых афишах, но, когда ветер переменился и леса поредели, ее имя все-таки указали, затем оно стало крупнее и в итоге возглавило афишу. «Воробушек, тот самый Воробушек, с ней советуется сама королева!» – слышала она, поднимаясь на сцену. Но она с удовольствием играла и роли, созданные для нее Бесподобным, и зрители все равно таращили на нее глаза – хотя только теперь она поняла, сколько недель гаданий эти роли отняли у нее. Теперь она пела только по собственному желанию и трансы уже воспринимала скорее как дар, чем как тяжкое бремя.

Через часок Трасселл вернулся, явно успев промочить горло, выпив эля.

– Они все развлекаются в Кокейне, – сообщил он, смахивая крошки хлеба с куртки.

– В волшебной стране Кокейн? – ледяная издевка в голосе Бесподобного обычно служила ему для ответа на самые нелепые сельские суеверия. – Она ведь, по-моему, находится где-то в Европе? Если бы на окраине Алвертона действительно объявилось сказочное местечко изобильных сокровищ, то, наверное, мы уже услышали бы о нем! – Он огляделся, прищурившись, словно ожидал появления перед ними страны упомянутого изобилия.

– Естественно, я знаю, что это выдумка, – возразил он, – просто говорю вам то, что мне поведали в таверне. «Кокейн открывается только на один вечер, – пояснил он, вновь перейдя на деревенский говор, – уж лучше я погляжу на страну чудес, чем на компанию разряженных лондонских паяцев», – он почесал затылок, – в любом случае, они не придут, никто не придет.

Кокейн – Шэй слышала такое название, но перед мысленным взором не возникло никаких картин. Хотя Алюэтта вполне могла что-то знать. Здесь, в глуши, представления не нуждались в реквизите, и Алюэтту понизили до актрисы второго состава. Она проводила дни, собирая местные природные редкости: ядовитые грибы, способные прикончить так быстро, что и вздохнуть не успеешь; травы для поднятия или для подавления страстей; кровь животных, придающую выпившему непобедимую силу. В окрестностях Бери она, наконец, нашла источник огня Джона Ди, те самые светящиеся грибы, что росли на гниющих деревьях. Теперь, когда