Покушение в Варшаве - Ольга Игоревна Елисеева

И на суше, и на море. Но Австрию волновало совсем другое. Русские сразу же оккупировали Молдавию и Валахию. Эти земли Вена хотела бы себе. И тут были хороши любые средства. К ним относился и сын эрцгерцогини.

Франц – хотя все больше харкал кровью. Надо было успеть воспользоваться им, пока он все еще жив. Меттерних знал, что принц сам завязал отношения с Варшавой и с бонапартистами в Бельгии. Вернее, они с ним. Все голуби, летевшие в Шенбрунн, делали остановку на столе у канцлера. Клеменс находил хороших птицеловов. Иногда в силки попадала дичь покрупнее.

Сегодня к Меттерниху привели человека, который удовлетворился бы визитом инкогнито к самому герцогу Рейхштадтскому, но Клеменс всегда умел направить своих вооруженных слуг в нужное место. И вот при выходе из замка через южные, дальние, ворота, за Оранжереей эмиссар был схвачен. Не на дороге, а после разговора с Францем. Это позволяло оставаться в курсе последних договоренностей. Но сейчас главное – убедить гостя, что они не враги, напротив. У Австрии с сыном Талейрана много общих целей.

– Какой неожиданный визит! – канцлер радушно указал вошедшему на стул. – Что привело к нам достойнейшего из французских генералов? Истинного пэра Франции?

Гость поклонился. Он был высок и худ. Черные с проседью волосы лежали на лбу волной. Красивое лицо выдавало усталость. Ему было за сорок, но живость, свойственная уроженцам юга, не покидала его. Церемонные соседи и хотели бы, да не могли перенять этот волшебный дар французов: до старости оставаться подростками, искрить, переливаться и демонстрировать легкомыслие, даже когда последнего в помине нет.

– Граф Огюст Шарль Жозеф де Флао де Биллардри, – провозгласил канцлер. – Я ждал, когда ваш неугомонный отец проявит к нашим делам настолько сильный интерес, что пошлет вас. Как его здоровье?

– Подагра, – сообщил гость, садясь и потирая запястья рук. Как видно, при поимке его слишком крепко связали. – Семьдесят восемь – не шутка. Он полностью отрешился от суетности мира и пишет мемуары в своем поместье.

На лице Меттерниха отразилось глубочайшее недоверие.

– Значит, вы по своей воле посещали нашего юного герцога?

– Римского короля, – поправил гость, называя старый наполеоновский титул. – Вашего узника.

– Сына эрцгерцогини.

– Сына Наполеона.

Принесли вино и поджаренный миндаль.

– Рейнское освежает в такую погоду. – На улице стояла жара. – Значит, вы все еще верите, что орлы прилетают дважды?

Де Флао отхлебнул из высокого зеленого бокала.

– Орлята. Но и для них полет[85] возможен.

Меттерних встал, прошелся по кабинету. Где-то в глубине дома преспокойно почивала Мелания, его третья жена. Но канцлеру совсем не хотелось к ней идти. Есть игры, увлекающие больше любовных.

– Я не стану вам мешать. Даже не стану спрашивать, каких обещаний вы добились от принца. У нас близкие цели.

На лице собеседника отразилось удивление.

Меттерниху иногда казалось, что он разговаривает с канарейками. Вот почему ему так сильно не хватало княгини Ливен. Неужели трудно связать брошенные нити? Тупицы! Какое наказание родиться гением!

– Нам нет дела ни до самой Франции, ни до ее орлов, – терпеливо стал разжевывать он. – Но нам всегда было дело до европейского равновесия. Смею сказать, именно мы и заключаем его в себе. Франция, с Бонапартом или без, должна быть настолько сильной, чтобы давать противовес русским, пруссакам и англичанам. С турками мы сами как-нибудь справимся.

– Вы уже два века справлялись «как-нибудь», – презрительно бросил де Флао. – Но это не наше дело. Что о принце?

– Я и сейчас ищу равновесия, – терпеливо пояснил Меттерних. – Принц, который вам так нужен, нужен и мне. Для начала он сделается польским королем и будет провозглашен в Кракове. А уж потом, как хотите.

Де Флао думал ровно секунду.

– А кто против? Почему нельзя сначала Польшу, а потом остальное?

Истинно наполеоновский размах!

– Как он вам показался?

Граф сжал и разжал пальцы.

– Честно? Вареный какой-то. Он слишком долго прожил в клетке. Недоверчив и нерешителен.

– Тогда время, проведенное у поляков, пойдет ему на пользу. Шальной народ. Но от них давно нет вестей.

– Полагаете, они отказались от первоначальной договоренности? – де Флао этому бы не удивился.

– Кому, как не вам, знать, на что они способны, – улыбнулся канцлер. – Ведь вы прожили среди них какое-то время. А нашей договаривающейся стороной была графиня Потоцкая. Они приезжали сюда с сыном Морисом. Она представляла его как внука Талейрана…

Всего сказанного было достаточно, чтобы гость почувствовал себя обязанным отправиться в Варшаву и прояснить ситуацию. Намерены там восставать, как обещала графиня. Или в восторженных головах уже родились новые планы?

– Хорошо, – кивнул тот. – Я могу на обратном пути в Брюссель сделать крюк и завернуть к полякам. Но только в том случае, если вы обещаете мне полное содействие.

Меттерних кивнул. Вступление на французский престол сына австрийской эрцгерцогини многое сулит на будущее.

– Это выгодный альянс. Но новый Бонапарт должен гарантировать австрийской монархии спокойную старость. По крайней мере, безопасность западной границы. – Канцлер улыбнулся своим мыслям. Вот удивятся в Англии, увидев через пролив нового Наполеона. Удивятся и в России. Но гораздо раньше. Если, конечно, миссия де Флао увенчается успехом.

* * *

Варшава

Приезд графа не только никого не обрадовал, но и вконец запутал ситуацию. Анна только что заключила нечто вроде объединительного пакта с Адамом Чарторыйским.

Ее визави благоволил ответить на весьма любезное приглашение графа Станислава Потоцкого и прибыть, несмотря на запрет всех лож, в закрытую крипту под собором Святого Александра на площади Трех крестов.

Странное это было место. Именно его и следовало бы именовать истинным сердцем современной Варшавы. Гордым, непреклонным, не способным смиряться, восхищенным самим собой и восходящим к небу через самоуничижение.

Собор казался совсем новым. Его возвели в честь Александра Благословенного вскоре после дарования новой конституции. Однако под ним имелись фундаменты и целые помещения более ранних храмов, еще времен Августа Сильного Саксонского[86]. А все орденские знания в Польшу пришли через этого короля.

В назначенный ночной час кареты подъехали к костелу. На площади никого не было, даже вдали, у цепочки фонарей. Анна прибыла в сопровождении обоих сыновей – Августа и Морица. Последнего хотели бы не брать, но просто не решились оставить дома одного. Первый муж, как и собранные им наиболее верные «братья», встречали графиню внутри. Торжественный тон всех обрядов придавал происходившему сходство со свадьбой. И то, что к условному алтарю госпожу Вонсович вели члены старой семьи. И то, что сама графиня закрывала лицо подобием прозрачной вуали, уж слишком смахивавшим на фату.

Все вместе миновали темную внутренность храма, спустились в нижнее помещение для крестин. Здесь не было ни окон, ни сквозняков, потолок опускался почти на голову. Кто бы мог подумать, что есть крипты и под полом – этажи фундамента древней часовни.

– Если пойдем еще ниже, будет деревянный сруб, – шепнула мать сыну Августу. – И я не уверена, что тот храм был христианским… Бревна не сгнили, а законсервировались, как покойник в меду.

– Я знаю, – также шепотом ответил Август. Стало понятно, что отец, Великий мастер, водил его сюда.

Анна обратила воспитательные усилия на другого сына.

– Август Сильный построил здесь две колонны с крестами, отмечая ими начало «Пути на Голгофу». Народ сдуру назвал его Кавалерской дорогой.