Фредерик Марриет - Иафет в поисках отца

Гаркур был очень бледен и весь почти изошел кровью. Я ничего не отвечая, рассмотрел его рану и по цвету крови и ее течению заметил, что вена была перервана. Мои знания по этому предмету спасли ему жизнь. Я перевязал вену, стянув платком его ногу выше колена, словом, сделал все нужное. Потом я велел перевезти его домой и послать сейчас же за доктором.

— Мне кажется, вы знаете толк в этом, — сказал Котграв. — Скажите, пожалуйста, есть ли какая-нибудь опасность?

— Я боюсь, чтобы не пришлось отнять у него ноту, — сказал я потихоньку, так чтобы Гаркур не мог слышать. — Пожалуйста, смотрите хорошенько за повязкой, и если она соскользнет, то могут быть очень опасные последствия.

Котграв сел с капитаном Акинсоном в коляску и поехал домой.

— Я теперь оставлю вас, — сказал капитан, уезжая. — Мне надобно разъяснить это происшествие, чтобы его не истолковали неправильно.

Я поблагодарил Акинсона и остался один, потому что послал Тимофея узнать, благополучно ли уехал Гаркур. Никогда я не чувствовал себя несчастнее, чем в эти минуты. Мое беспокойство о Гаркуре было невыразимо. Правда, он поступил со мною несправедливо, но воспоминание об его отце, о милых, добрых его сестрах и, наконец, о прошедшей дружбе с ним заставили меня быть к нему снисходительнее. Я представлял себе горе, которое причинил им моей несправедливой запальчивостью, и ужас, когда они увидели раненого брата. Что, если он умрет? — думал я. — О, я тогда с ума сойду!.. Я уничтожил, разрушил сам собою небольшое добро, которое мог сделать. И если я доставил Флите и матери ее семейное благополучие, зато поразил несчастьем другое семейство.

Глава LIV

Тимофей возвратился и принес мне утешительное известие. Кровотечение более не возобновлялось, и Гаркуру было лучше. Но это меня не удовлетворило.

— Сходи еще раз, дорогой мой Тимофей, и так как ты знаком с камердинером Гаркура, то и можешь узнать подробнее, что с ним делается.

Когда Тимофей ушел, грусть еще больше меня одолела, и была ли она предвестницей добра, или зла, я не разгадал; я грустил, предаваясь этому чувству по какому-то внутреннему влечению. Наконец, через час явился Тимофей; на лице его я, кажется, читал добрые вести.

— Ну, что там? — спросил я его с нетерпением.

— Все идет как нельзя лучше, и ногу совсем не нужно отнимать В ней была перервана одна маленькая вена, но и ту сейчас же перевязали.

Я соскочил с дивана и бросился целовать Тимофея — так радовали меня его слова. Потом я сел опять, и слезы невольно покатились из глаз. Я плакал и рыдал, как ребенок.

Наконец, когда я успокоился, то послал за капитаном Акинсоном и просил его со мною обедать. Вид его и приятные известия о Гаркуре развлекли, рассеяли мою печаль об обиженном и обидевшем меня друге-неприятеле, а вино изгладило и малейшую тень этой грусти. После обеда капитан предложил мне поехать в игорный дом; я сейчас же согласился, разгоряченный вином, сам его торопил туда и, для большой бодрости, взял с собой все свои деньги. Когда мы туда приехали, Акинсон начал играть, но, видя, что на этот раз несчастлив, он сейчас же перестал, и я хотел было последовать его примеру, но значительный проигрыш так меня приковал к столу, что я решительно не мог встать, соглашаясь, впрочем, с мнением капитана, который не отставал от меня со своими убеждениями бросить игру. Но я не исполнял его слов и сидел до тех пор, пока не проиграл последнего шиллинга. Тут я вскочил, и можете себе представить, в каком расположении духа. Взяв под руку Акинсона, я пошел с ним вместе домой.

— Ньюланд, — сказал он, — я не знаю, что вы теперь думаете обо мне, но вы слышали и, может быть, помните, что я вам говорил перед игрой и во время ее. Я всегда предостерегаю горячих игроков. Глядя на вас сегодня, я ужаснулся вашей запальчивости и предвещаю, что вы все на свете проиграете, если только будете продолжать играть. Вы не можете владеть собой, и это главная причина неуспеха. Я не знаю вашего состояния, но знаю то, что если бы даже вы имели богатства Креза, то и тогда с вашей игрой вы дошли бы до нищеты. Я о вас нимало не заботился, Ньюланд, когда вы были светским молодым человеком, которым все любовались, но я полюбил вас только с тех пор, как вы были исключены из модного света за то, что не так богаты, как о вас думали. Да, я пожалел вас, и пожалел искренне. Я с вами познакомился не для того, чтобы вас обыграть; для этого довольно богачей или тех, которые сами себя надувают; но я хочу быть с вами знаком для одной бескорыстной любви и теперь вас прошу, умоляю, не возвращаться опять в этот дом. Я отчасти причина вашего несчастья, я вас завел туда, но, думая, что вы будете придерживаться моих правил. Я не горячусь в каргах, а вы, напротив, ужасно, и с вашей горячностью вы не можете посвятить себя игре. Внемлите советам друга, если я могу называть себя этим именем, и не ездите более в игорный дом. Надеюсь, что вы не очень расстроены сегодняшним вашим проигрышем?

— Совсем нет, я совершенно свободно могу располагать собой и моими деньгами. Благодарю вас за совет, я непременно ему последую. На сегодняшний день довольно и одной глупости, и я вовсе не намерен повторять ее.

Я проиграл около двухсот пятидесяти фунтов, что было далеко значительнее моего выигрыша в последний раз. Это меня опечалило, но когда я подумал, что Гаркуру лучше, то сделался опять равнодушен к моей потере. Читатель, вероятно, помнит, что Мастертон хотел отдать под заклад мои три тысячи фунтов, между тем как я сам положил их в ломбард. При теперешней моей надобности я взял оттуда двести фунтов, надеясь их внести опять в скором времени. Я распоряжался таким образом, не желая, чтобы Мастертон знал, что я проигрался в карты. Когда я пришел домой, то застал у себя капитана Акинсона, который давно уже ожидал меня.

— Гаркуру лучше, да и ваши дела не в дурных обстоятельствах. Я везде расславил, что вы намерены вызывать на дуэль всех тех, которые с вами не хороши.

— Черт возьми, эти угрозы не так легко привести в исполнение.

— Ничего, застрелите еще двух или трех, — ответил Акинсон равнодушно, — и тогда дело пойдет своим порядком. Хотя и надобно сознаться, что все, кажется, согласились бегать от вас, говоря, что вы обманщик.

— И они совершенно правы, — ответил я. — Я не намерен поступать теперь по вашему совету. Очень понятно, что всякий может выбирать своих знакомых и исключать меня из их числа, если я поступаю не так, как бы должно было. Я боюсь, капитан Акинсон, не ошиблись ли вы во мне. Я наказал Гаркура за его поведение со мной, потому что имел право это сделать, но не имею никакого основания сделать это с другими, которые мне наносят обиды. Я не могу действовать по вашим советам, да и думаю, что это мне не поможет. Я могу опять возвыситься в свете только скромными поступками, но и такого рода возвышение мне не будет уже нужно. Нет, я много нагрешил, и хотя не так виноват, как свет воображает, но все-таки совесть моя говорит, что, выдавая себя за богача, я если и не сам собственно обманывал, то, по крайней мере, участвовал в обмане и должен переносить последствия. Теперешнее мое положение очень неприятно, и мне нужно бы совершенно отделиться от света, чтобы после опять явиться в нем и приобрести уважение, которое потерял невозвратно. Слава Богу, у меня остались друзья, и сильные друзья; мне предлагают место в армии и в Индии или учиться правоведению. Посоветуйте мне лучшее из них.