Иван Дроздов - Подземный меридиан

— Я вас понимаю, Леон Георгиевич, поймите и вы меня: не люблю принимать подарки. Ни от кого. Разве что уж близкие захотят побаловать, тогда дело другое.

— Конечно, конечно. У нас на Кавказе тоже есть много правил. С ними надо считаться. Если уважаешь человека, уважай его законы. Как же! Это непременно.

Он топтался на месте и выискивал, куда бы поставить портфель.

— Вы с этим ко мне и пришли? — спросила Мария, продолжая стоять посреди комнаты.

— О нет, Мария Павловна! У меня дело важное и срочное. Если позволите, я сейчас…

— Садитесь, пожалуйста.

Маша села к столу, приглашая и Леона сесть напротив. Глубоко вздохнула, отвела в сторону взгляд, задумалась. Но тотчас же спохватилась и посмотрела на Леона тем выжидающим, нетерпеливым взглядом, в котором было написано: «Ну, так выкладывайте свое важное дело и оставляйте меня в покое». И Леон, кажется, понял её взгляд, заговорил о цели своего визита. Заговорил прямо, без дипломатических обрамлений:

— Каирова назначили директором столичного института, он надеется, что вы, Мария Павловна, простите его и поедете с ним в Москву.

Холод в глазах Маши сгустился, и она сказала, едва сдерживая гнев:

— Скажите, Леон, почему вы, ваш начальник Каиров и люди, подобные вам, считаете мир своей вотчиной, а всех людей, кроме ваших единомышленников, простаками?.. Вам не приходила в голову мысль, что люди много лучше, чем вы о них думаете?..

Леон откинулся на спинку стула, устремил на Машу взгляд вишенно–темных глаз. Он был удивлен, озадачен — никак не ожидал от Маши такого откровения.

— Но, позвольте…

— Не разыгрывайте святошу, Леон, — прервала она его. — Играть вы не можете, вам не дано искусство перевоплощаться. Для этого нужен талант, а у вас его нет. У вас, как и у Каирова, есть способности, и немалые, но только способности ваши особого рода. Вы удивительно устроены. Ваш взгляд обращен во внутрь, вы видите только себя, любуетесь только собой, заботитесь только о себе. Все остальное служит вам материалом, из которого вы лепите свои удовольствия. Вам никогда не приходила в голову мысль о природе современного мещанства?

— Мария Павловна!..

— Да, да, именно современного мещанства. Я только сегодня поняла природу своего режиссера Ветрова. Такой же и мой бывший муж Каиров. Они мещане, Леон. Да, да, мещане. Но только не такие, которые были прежде, а новые, современные — супермещане. Их алчность искусно замаскирована, а методы действий помножены на просвещение. Будь я писателем, я бы написала пьесу «Просвещенное мещанство».

— Вы опоздали, в одном журнале уже напечатана статья с таким заглавием.

— Тем лучше, значит, я не ошиблась в своем заключении. Значит, и другие вас раскусили, понимают вас, видят. А когда противника видно, с ним легче бороться. Видимо, теперь уж близко время, когда все вас распознают. — Мария вдруг поняла, что уходить из театра ей нельзя, что с такими, как Ветров, надо бороться.

— Ваш вопрос, Мария Павловна, — заговорил Леон, глубоко вздохнув, — с научной точки зрения поставлен не совсем верно. Вы говорите: «все», а я вам скажу: «кто все». Когда вы покупаете в магазине картошку, то и она не одинакова. Одна попадается гладкая, ядреная, другая, извините, кривобока, в ямках. А посмотрите на людей: у одного интеллект на лице написан, глянешь на другого — вахлак, пьяница от рождения. Я пьяницу за версту вижу, интеллектуала — тоже.

— ещё бы, свой свояка…

— Зачем переходить на личности. Не надо, Мария Павловна, издеваться. Я с вами откровенно, а вы смеетесь.

Леон освоился и говорил теперь твердо, полный решимости наступать.

— Нет, нет, Леон, тут не над чем смеяться. Тут плакать надо.

— Мария Павловна!..

— Дайте мне высказаться. И тоже откровенно. «Интеллектуалы» мне знакомы. Я знаю их, работаю с ними в театре. Есть у нас главный режиссер с красивой фамилией — Ветров. На людей он смотрит вашими глазами. Каждым словом, каждым жестом старается убедить меня — и не только меня! — в творческой несостоятельности. Я верила в свой талант, стремилась к театру всей душой, но «интеллектуалы» отвращали меня от сцены. И вот что обидно: им это нередко удается. Не каждый найдет в себе силы бунтовать. Многие смирились и от этого страдают, Леон. Перестают себя уважать, а это гадко, противно и отвратительно. Вот ведь главное преступление современных мещан — творца они в человеке убивают.

Леон не понимал Марию. В его немигающих глазах то вспыхивали искорки надежды, то чуть заметной тенью пробегала тревога.

Маша смотрела в окно, смотрела так, будто Папиашвили и не было в комнате.

— Да, в столичном театре, где я работала, а затем в Сибири, — вновь заговорила Маша, — я встречала интеллектуалов. Они держали себя не так, как другие, и говорили не так, как другие, и одежду носили особую: узкую, с разрезами. Они не были стилягами, как некогда называли молодых пижонов. Назови их стилягами, они бы, пожалуй, оскорбились. Банально, пошло!.. Всем видом своим они как бы говорили: мы — особые. Я не умела придумать им названия, но вы, Леон Георгиевич, точно их определили: интеллектуалы! Ну, а мы их называли просто: смоги, то есть союз молодых гениев… Ирония, конечно… Я тогда не принимала всерьез их затею, как и другие артисты. Смеялась над ними. А вы вот и философию раскрыли!

Откровенность Марии Павловны, её неожиданно резкие суждения пробудили в Леоне желание отвечать тем же. Он внутренне весь подобрался, воинственно набычил шею, сказал:

— Будущее принадлежит молодым.

— Смогам, хотите сказать? Но я ведь тоже молодая. Моложе вас. Вам придется воевать не только со старшим поколением, но и с молодыми — теми из нас, кто не дал себя одурачить. А таких много–много и с каждым днем становится ещё больше. Теперь не то время, когда артист с хрипловатым голосом мог почитаться кумиром. На веру мы ничего не примем; мы все подвергнем анализу, и прежде всего человеческую природу, особенно тех, кто рвется в пастыри.

Мария поднялась, распрямилась во весь рост. Поднялся и Леон. Решил не спорить — бесполезно. В Марии он вдруг увидел идейного противника и в один миг возненавидел её — возненавидел так, что не мог смотреть ей в глаза.

— Что сказать Борису Фомичу? — спросил он глухо.

— А то и скажите: слишком мы разные с ним люди.

Леон скривил губы в полупрезрительной улыбке:

— Надеюсь, вы понимаете, на что вы себя обрекаете? Такой молодой актрисе, как вы, нужна не только семья, ей нужны роли, успех.

— Роли?.. Вы правы, я очень люблю театр и мне нужны роли, но я не хочу их получать из ваших рук.

— Однако нее раньше вы их получали. И ничего. Или вы думали, Ветров давал бы вам первые роли, не будь вы женой Каирова?..