Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

были самым распропагандированным и озверелым «авангардом революции», флотские офицеры в подавляющем большинстве ненавидели большевизм во всех его проявлениях.

Почему наследниками героев — матросов Цусимы оказались эти «братишки» — кокаинисты, лихо перекрещенные, в буквальном смысле, пулеметными лентами? Как ни странно, но последующий за Цусимским разгромом русского флота военно-морской ренессанс и породил их. Спохватившись после горьких итогов русско-японской войны, для Балтики создали серию могучих линкоров с экипажами по две тысячи человек. В первой мировой войне они наглухо перекрыли немцам подходы к русским портам, но сами оказались в бездействии. Матросские экипажи, получавшие ежедневный мясной паек в 450 грамм, наедали загривки и в безделье рьяно занимались изучением революционной периодики, учась ненавидеть офицерскую «белую кость».

Талантливый германский генштаб, способствовавший гибели Российской Империи переправкой к ее столице ленинского запломбированного вагона, не менее хитроумно распорядился по линии распоясавшихся русских матросиков. Изощренной диверсантской акцией кайзеровской разведки стала переброска из Южной Америки огромных партий кокаина в кронштадтские, петроградские порты. Разложению матросов в наркоманскую матросню могло бы воспрепятствовать такое оживление войны на море, как, например, поход к вражеской морской базе в Киле. Однако флотское начальство больше переживало за прикрытие Петрограда, опасаясь также вступления в войну на немецкой стороне Швеции.

Поэтому на кораблях сохранился костяк и офицерской элиты, когда в армии на третьем году Мировой войны на смену выбитой военной косточке задавали тон вчерашние студенты и интеллигенция, по мобилизации надевшие золотые погоны. Оттого не они, а неколебимые флотские офицеры в кровавых волнениях 1917 года первыми погибали от матросских орав.

За войну императорские моряки в действиях против немцев сдружились с англичанами, и когда власть захватили Советы, русские обратились за помощью к своим самым проверенным союзникам. Весной 1918 года по инициативе бывшего секретаря российского посольства в Британии В. Д. Набокова и при поддержке английской морской разведки был организован крайне законспирированный «Особый Флот» из бывших офицеров государевой флотской разведки и контрразведки. ОФ возглавил лейтенант Рог-нар Окерлунд, руководивший в 1915–1917 годах имперской морской разведкой в Скандинавии.

В мае Окерлунд прибыл в Петроград, где в ОФ вошли начальник Регистрационной службы Морского генштаба В. А. Виноградов, его заместитель, потом преемник А. И. Левицкий, начальник Военно-морского контроля А. К. Абрамович и другие генштабисты, среди которых был и Знаменский. Центральный орган красного флота начал работать против Советов! Лейтенант Окерлунд был лично связан с военно-морским атташе Британии капитаном Кро-ми. Провалился в Петрограде ОФ лишь из-за предательства бывшего агента императорской флотской контрразведки Ланко из Скандинавии, вернувшегося в Россию, чтобы любыми способами делать новую карьеру. В октябре 1918 года он выдал персонально Дзержинскому белых разведчиков в Морской регистрационной службе, после чего среди штабных начались повальные аресты.

Не удалось уцелеть и самому законспирированному члену ОФ, начальнику Морского генштаба Е. А. Беренсу, чей сын-гимназист Митя продолжал и поныне помогать белым подпольщикам. Капитан первого ранга Беренс служил во флотской разведке с 1910 года, после февральской революции руководил иностранным отделением Морского генштаба. Чекистам удалось доказать, что он подписывал телеграммы военно-морскому агенту в Швеции Сташевскому, текст которых офовцы нашпиговывали разведывательными сведениями.

После арестов петроградцев с Окерлундом возглавивший ОФ старший лейтенант Абаза курсировал из Лондона в Гельсингфорс, налаживая работу этой разведывательной организации, разветвленной по России и Европе. В родных пенатах ее нелегальная сеть больше ориентировалась на сбор сведений для адмирала Колчака. В Германии же, например, офовцы из агентов былой русской морской разведки поднимались на борьбу с немецкими коммунистами, другими друзьями РСФСР, о чем Абаза писал одному из своих адресатов: «Возможно немедленное возобновление работы организации без особых подготовительных работ и сопряженных с ними затрат. Что касается новых заданий, то, полагаю, агенты, получив за долговременную работу большой опыт, справятся и с ними…»

Капитан Знаменский крайне нуждался в связи с новым руководством ОФ и искал для этого любые возможности. Поэтому, когда Буравлев передал ему через своего однополчанина лейб-гренадера Мурашова предложение самого руководителя Орги встретиться и обсудить сотрудничество, Андрей Петрович был весьма рад.

* * *

Они увиделись за ужином в «версальском» кабинете Орловского, который, встретив моряка у двери, представился:

— Бронислав Иванович Орлинский, а что вас Андреем Петровичем величать, уже знаю.

Знаменский весело приподнял густые брови:

— Да, у меня не было необходимости менять имя, а вот вам несколько под другими вымпелами, — выразился он по-флотски, — приходилось заниматься контрразведкой в Ставке и при Керенском, если не ошибаюсь?

Орловский на такую осведомленность, сразу подчеркнувшую авторитетность Знаменского как агентурщика, уважительно кивнул, уточнив:

— При Временном правительстве в Ставке верховного главнокомандующего я занимал должность заместителя начальника контрразведки. Присаживайтесь, пожалуйста.

Они опустились на полукруглый диванчик около накрытого стола, одновременно по-православному перекрестились перед едой. Обмундирование же их выглядело классическим для хозяев красного Петрограда. Орловский как высокопоставленный советский чиновник из карательных органов — в офицерских гимнастерке, галифе и сапогах. Знаменский — в комсоставской форме Рабоче-Крестьянского Красного Флота, состоявшей из черной двубортной тужурки с лацканами и отложным воротником и такого же цвета брюк навыпуск. На каждом рукаве генштабиста пламенела нашитая из алого сукна звезда над двумя полосами, все это — с золотой каймой; из выреза тужурки на белой сорочке красовалась черная «бабочка». Правда, «товарищи» и столовыми приборами пользовались чересчур изысканно.

— Андрей Петрович, — приветливо щуря светлые глаза, проговорил Орловский, — як делу без обиняков, потому что наши посредники, господа Буравлев и Мурашов, уже обменялись, так сказать, верительными грамотами… У меня совершенно прервалась связь с Гельсингфорсом, через какой удавалось проще всего переправлять информацию в штаб генерала Деникина. Обычно роль моих курьеров выполняли офицеры, которых я по фальшивым документам перебрасывал через финскую границу для их дальнейшего следования на белый Юг. Однако в связи с повальным красным террором и тем, что чекисты нешуточно занялись мной из-за провалов моих офицеров на границе, я вынужден бездействовать в направлении на Финляндию. Это делает почти бессмысленной работу моей агентуры, потому что курьерский путь отсюда к Деникину напрямую по совдепии долог и кровопролитен.

Знаменский сочувственно кивнул черноволосой головой.

— Насколько я знаю, неудачно у вас сложилось и по линии курьерской службы англичан?

— О да, в Москве я сам вышел на связь с их опытнейшим капитаном Моревым, который погиб на моих глазах, — резидент перекрестился. — После провала той последней московской явки и полного разгрома здешней резидентуры Бойса-Кроми, как и французской, я не могу рассчитывать и на союзников.

— Увы, Бронислав Иванович, — предпочел назвать его для конспирации этим именем Знаменский, — в таком же положении находится и ВНР. У нас погибло пятеро, пытавшихся пробиться на Гельсингфорс. И с