Штормовое предупреждение - Юрий Яковлевич Иваниченко

и не обещал ему избегнуть процедуры фильтрации, а уж какова она будет и сколько продлится – точного регламента никто не устанавливал. В принципе, утром можно было отпустить не только Абрама Канторовича (и Смирнов, и Дауге знали и обстоятельства его выезда, и факт его вербовки), но и экс-капитана.

Вот только уже самые первые расшифровки «полотнянок» выявили три ранее неизвестные чекистам Севастопольские адреса и пароли, а самое главное – по спецсвязи поступили из Симферополя выдержки из разведзаданий, выданных Стеценко и Канторовичу представителями английской и французской спецслужб.

Задания эти, любопытные сами по себе, – но не для губернского, а как минимум для республиканского уровня, – однозначно изобличали Стеценко как реального шпиона, а вовсе не как обуянного ностальгией и раскаявшегося эмигранта.

Но даже беглый анализ этих заданий показывал, что их выполнение, даже только в части, касающейся зоны ответственности Севастопольского УО, одному разведчику, тем более только что легально прибывшему из-за границы, просто не под силу. Значит, есть ещё агентура, есть конспиративные информаторы. И не факт, что регламент связи с ними записаны на «полотнянках» и пока не расшифрованных листках, извлечённых из язычков английских армейских ботинок.

Вывод напрашивался такой: надо ещё раз и основательно допросить Стеценко, вытащить из него всё возможное о севастопольских связях. А затем «поверить» в искренность раскаяния и отправить его к Реденсу, чтобы в Симферополе решали, что и как делать дальше.

В полуночном допросе не было ничего необычного. Правда, Михаил Стеценко, получив только казённые боты и ветхий тюремный бушлат, в холодной одиночке промёрз основательно и, отогреваясь в прокуренной, но тёплой допросной, соображал не очень.

Допрос вели Мортиросов и основной следователь Севастопольского УО Виктор Фёдорович Пенюшин.

А Стеценко, едва его только завели в допросную, сказал так, будто все недоразумения разрешились и сейчас его непременно отпустят, а то и на авто подвезут, время-то позднее.

– Ну вот, я же говорил, что Петровский всё подтвердит.

Гагик только головой покачал и проинформировал, без особых эмоций:

– Петровский тебе действительно писал, но никак за тебя не поручался – даже не зная ни твоих керченских, ни симферопольских подвигов.

Особые эмоции отразились в интонации Пенюшина, который сказал:

– Знал бы он, сколько и как ты людей загубил, он бы тебе и писать не стал!

Стеценко выпрямился на табурете.

– Это была война. Я выполнял свой офицерский долг. И только. Уверен, Пётр Савич, боевой офицер, меня бы понял.

– Заживо похоронить в катакомбах сотни людей – это «офицерский долг»? Калечить связанных медным прутом – тоже «долг»? – поинтересовался Мортиросов.

А Виктор Фёдорович добавил:

– Петровский, как о твоих подвигах узнал, так двумя руками от тебя открестился.

– А наших пленных что, по головке гладили? – сорвалось у экс-капитана. – Про ваши застенки всё известно!

– Особо усердные наши уже ответили, – сказал как отрезал Гагик, не собираясь дискутировать о том, кто, как и на каком уровне «ответил». – Но речь не об этом. Ты что, в самом деле думаешь, что мы сочтём нормальной твою перелицовку в советского попутчика?

– Какую ещё «перелицовку? – Не исключено, что Стеценко и в самом деле не понял, к чему ведёт этот злой кавказец.

Разъяснил ему Пенюшин, который тоже был ознакомлен с досье «возвращенца»:

– В Константинополе ты работал на французов, на англичан и на непримиримых эмигрантов-монархистов, устраивал провокации, выслеживал, убивал, – и вдруг раз – и перевоплотился.

Стеценко, полагая, что уж о константинопольских его делах подробной информации быть здесь не должно, огрызнулся:

– Никого я не убивал. – Потом чуть помедлил и добавил другим тоном: – И тоска по Родине заела. Ностальгия, если вы знаете это слово.

Виктор Фёдорович вытащил из папки-досье листок с тремя фамилиями и, перегнувшись через стол, помахал им перед носом Стеценко:

– Назвать поимённо – кого ты в Константинополе убил?

– Да что с того? – только и сказал экс-капитан. – Главное – в чём виноват был, во всём раскаялся и ваше правительство меня простило. И вернулся в Крым я только от ностальгии и желания послужить на пользу Родине.

– Сейчас слезу пролью от умиления, – сказал Мортиросов без тени умиления, зато с откровенной угрозой. И уточнил даже: – Кровавую.

– Что, пришло время допроса третьей степени? – Стеценко изобразил эдакое геройство. – Так мне всё равно сказать больше нечего.

– Даже о том, что у тебя на полотнянках написано? – поинтересовался как бы между прочим Пенюшин, явно не впечатлённый ни позой, ни словами экс-капитана.

– Без понятия, – на этот раз Стеценко изобразил безразличие. – Абрашка подкладку пришивал, а откуда матерьял брал, кем и что там написано – я не интересовался.

– Давняя заготовка ответа? – поинтересовался Мортиросов. – Или только что придумал?

А Пенюшин достал ещё один листок из папки:

– Так, задание от французской разведки. Закончен ли ремонт эсминца «Отважный»… Кто назначен капитаном на крейсер «Октябрь»… В строю ли подводная лодка «Скат»… Продолжим?

– Как вам угодно, – передёрнул плечами Стеценко.

– А вот задания от англичан. Да, обширные интересы у подданных Его Величества… Угольные копи… Металлургический завод… Авиационный Анатры… Статистика голодных смертей…

– И что, так прямо и написано, что всё это – мои задания? – перебил следователя Стеценко.

– Зачем – написано? – искренне удивился Мортиросов. – Об этом сообщили ваши главные патроны из ВМС. И они же, кстати, вас и сдали.

– Не может быть!

– Ещё бы, – усмехнулся Гагик и продолжил с откровенной насмешкой: – И на первой же вашей явочной квартире наши оперативники оказались чисто случайно.

О том, что это было совсем недалеко от истины, Стеценко знать не полагалось.

А Пенюшин извлек из досье осьмушку желтоватой плотной бумаги и подал её экс-капитану:

– На вот, смотри. Это копия каблограммы из Константинополя. Отправлена через полчаса после отплытия «Тезауруса».

Стеценко прочёл, потом перечитал и сказал, неплохо изображая обиду и подавленность:

– Да… Не смогли простить, что я решился вернуться на Родину.

Вот тут, похоже, у Гагика сдали нервы. Он грохнул кулаком по столу, вскочил и, надвигаясь на «возвращенца», заорал:

– Хватит! Нашкодил – так сознайся!

– Или ты ещё очную ставку с его сиятельством, или с Черновым запросишь? – удерживая товарища, спросил Виктор Фёдорович. – Всё ведь и так ясно…

Стеценко прикрыл лицо руками, как бы закрываясь от удара. И сказал глухим голосом:

– Я не знал, что они решили меня подставить. Знал только, что, если бы не согласился принять от них задание, они бы… Да просто приказали б меня пристрелить!

Мортиросов с Пенюшиным переглянулись.

Затем Гагик вернулся на свое место и деловым тоном сказал:

– Тоже вариант. И с кем они тебе поручили здесь выйти на связь? Кем руководить?

– Да что я, всё помню, что ли?