Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

сложное поведение в их взаимодействии. Он никогда раньше не осознавал, как сильно тот не любит старшего брата. Кровные узы имели такое большое значение для Неда, что он отказывался признать их ничтожность с точки зрения Джорджа.

Братец насмешливо произнес: 'Знаешь, Нед, мне всегда было интересно, как сильно ты привязан к родне со стороны Вудвиллов. Довольно ясно, ты скорее целиком захвачен самой дамой по причинам нам обоим хорошо понятным! Занятнее, как обстоят дела с остальными членами клана? Как ты относишься к ним? Например, к тестю?'

'Не понимаю, какое это имеет значение, Джордж, или каким образом вопрос касается тебя?' - очень ровно поинтересовался Эдвард, на что Кларенс лениво улыбнулся.

'В самом деле, Нед. Видишь ли, мне любопытно. Будь снисходителен'.

Остатки терпения Эдварда испарялись в последовавшей накаляющейся и липкой тишине.

'Лисбет происходит из большой семьи. Подразумевается, что я не испытываю равную степень привязанности к ним ко всем', устало уточнил старший брат и замолчал только на мгновение перед ремаркой: 'К сожалению, брат Джордж, мужчина не может выбирать родственников, в отличие от друзей'.

Довольно удивительно, но улыбка Джорджа не поколебалась, что внезапно встревожило Эдварда, - его брат никогда не относился к числу людей, получающих удовольствие от оскорбления.

'Чудесно, тогда моя задача облегчается, Нед. Это связано с новостями, которые необходимо тебе сообщить'.

Эдвард уже знал, что он испытывается на восприятие деталей, и поэтому молчал.

'Знаешь... нет, полагаю, нет, ты находился в изоляции в течение последних одиннадцати дней, не так ли, Нед? В общем, случилось так, что отец твоей жены и ее брат Джон оказались схвачены на следующий день недалеко от Чипстоу'.

Эдвард был крайне спокоен, но не сводил глаз с Джорджа. Однако, брат, казалось, не спешил продолжать. Он опустошил свой кубок, поставил его на камышовый коврик возле кресла, щелкнул пальцами одного из волкодавов Уорвика и, в конце концов, поднял глаза.

'Мы обезглавили их вчера в полдень за стенами Ковентри', сообщил он и улыбнулся.

Глава двенадцатая 

Миддлхэм. Август 1469 года.

В течение пяти лет, минувших с тех пор, как Эдвард взял в жены Элизабет Вудвилл, Френсис Ловелл добросовестно вел хронику отрывочных взаимоотношений между графом Уорвиком и его монаршим кузеном, и в эту сырую августовскую ночь он листал в обратном порядке свои записи, в то время, как домочадцы хозяина замка ожидали его прибытия в компании гостя по принуждению, захваченного в плен английского короля.

Френсис был не больше подготовлен к действиям графа, чем Эдвард, удивление и невозможность поверить продолжались все четыре недели, после того как король попал в западню в Олни. Он совсем не знал, что Уорвик намеревается делать, понимая лишь, что весь невероятный эпизод подарил возможность уловить главное. Возможность, разделяемую с супругой графа и его дочерью Анной, сейчас ожидающими главу семейства в большом зале после получения предварительного известия о его приезде в течение ближайшего часа. Френсис находился в твердой уверенности, раньше они понятия не имели о намерениях Уорвика, новости из Олни, казалось, ошеломили их также, как и всю страну. Потому что, если верить слухам, в Англии царила суматоха.

Френсис яростно набрасывался на каждую обрывочную новость, появлявшуюся на его пути, и отыскивал долю утешения в том, что слышал. Как все сильнее становилось понятно, Уорвик неправильно истолковал настроения соотечественников. Даже занимавшие позицию яростного сопротивления Вудвиллам были потрясены личным выступлением графа против Эдварда. Ловелл знал, поэтому Уорвик и решил перевезти Эдварда севернее, в Миддлхэм. Замок Уорвик располагался слишком близко от Лондона, все еще верному своему королю.

Френсис захлопнул дневник, прочтенное оказывало на него обескураживающее воздействие. Поднявшись, он вернул записи в сохранность сундука и начал тушить одну за другой свечи. Как только он завершил свое занятие, раздался лай замковых псов.

Большой зал освещался двумя десятками факелов или даже больше, сохраняя тени в нишах и отбрасывая мерцающие блики на пространство, предстающее изумленным глазам Френсиса. Стоя в озарении факельных огней, Эдвард мало походил на человека, перенесшего шестидневный вынужденный переход. Еще меньше сходства у него обнаруживалось с человеком, держащимся в заточении в течение почти месяца. Эдвард принимал почтительные, но неуверенные приветствия слуг графа так, словно находился во главе двора в Вестминстере, и когда Френсис опустился перед ним на колени, незаметно улыбнулся.

'Френсис Ловелл... Ну, конечно же, я вас помню. Воспитанник моего кузена Уорвика и товарищ моего брата Глостера, как кажется'.

Слова служили доказательством необычайно точной памяти. В тоне сквозило дружелюбие. Но глаза, на поверку, оказывались непроницаемы, запечатав все тайны в прозрачно-голубом море. Френсис бросил взгляд на Уорвика, приветствуемого женой и дочерью, переведя его потом на Эдварда. Король намного превосходил умом кузена, внезапно пронеслось в его мыслях, и, впервые с тех пор, как весть об инциденте в Олни достигла Миддлхэма, Ловелл больше не тревожился о том, что может принести грядущее.

Пленник или нет, Эдвард прекрасно был способен о себе позаботиться, решил Френсис и ответил йоркистскому королю улыбкой такого беспечного восхищения, что тот на миг застыл, внезапно позволив глазам задумчиво скользнуть по юноше.

К огромному и тайному удовольствию Френсиса, Эдвард поприветствовал супругу Уорвика с такой пылкостью, что она заметно заволновалась, высвободившись из его объятий с резкостью, граничащей с грубостью. Король, продемонстрировав забвение о нарушившем весь порядок впечатлении, произведенным на мать, повернулся к дочери Анне, ее тезке.

Анна находилась в тени и выступила вперед довольно неохотно, чтобы склониться перед ним в напряженном реверансе. Эдвард прикоснулся к ее локтям и поднял на ноги, притянув к себе. Приподняв подбородок девушки, кузен всматривался в ее лицо с непритворным интересом.

Френсис, знавший лик Анны также хорошо, как и собственный, обнаружил,