"Орлы Наполеона" - Александр Григорьевич Домовец

Тот сидит словно пришибленный — после всех событий-то. Ну, кое-как разговорились. Спросил я его: мол, столько веков существует деревня, каких только интересных людей здесь не было… Оживился он. Верно, говорит, у нас тут в народе многих помнят. И начал перечислять. И силач тут когда-то жил необыкновенный, лошадь мог на плечах поднять. И женщина какая-то лет сто назад одним духом пятерых родила — потом не знала, как прокормить…

— А дальше, дальше?

— Наконец, вспомнил одного человека по имени Антуан Перье. Жил в начале нашего века. Обычный крестьянин, а поди ж ты, — наукой интересовался. Искусный механик, вечно что-то изобретал, какие-то опыты ставил. Ну, в деревне народ тёмный, в чём-то и дикий. Косились на него, не любили, чуть ли не колдуном считали. А когда привёз из Орлеана большую подзорную трубу и установил на крыше, местный кюре на проповеди заявил, что изучать небо, где живёт Господь с ангелами, — дело сатанинское. Много ли деревенским мужикам надо, чтобы подхватиться? Перье били смертным боем, телескоп его растоптали и велели убираться из Ла-Poшa, пока дом не сожгли.

— Прямо целая коллизия…

— Короче, спустя неделю этот Перье из деревни уехал навсегда. Говорят, перед отъездом проклял Ла-Рош и жителей его до десятого колена. Дом свой он, между прочим, сам поджёг…

— То есть, вы полагаете, что конструкция в замке — его рук дело? Так сказать, соорудил на память землякам?

— Уверен. Перье этот, сдаётся мне, был кем-то вроде нашего Кулибина[44]. Прибор свой сконструировал и установил в замке, с которым и без того связано немало тёмных историй. Конечно, это была месть всей деревне, и ведь удалась на славу! Уже почти сто лет во всей округе замка боятся, как огня, десятой стороной обходят. Сам исчез, а страх после себя на века оставил.

— Ну, так уж и на века…

— Может быть. Говорят, обожжённая глина — материал чрезвычайно долговечный. Так что пока замок не рухнет или не найдётся какой-нибудь смельчак, желающий найти источник воя…

— А Бернару вы ничего не сказали?

— С какой стати? — ответил Сергей вопросом на вопрос. — Я ж не местный. Приехал-уехал. Пусть сами разбираются. — Добавил не без злорадства: — И не могу сказать, что в деревне меня принимали уж очень гостеприимно…

ЭПИЛОГ

Плотные шторы на высоких окнах были всегда за дёрнуты, поэтому в любое время суток просторный кабинет тонул во мраке, нарушаемом лишь пламенем большого камина. Уютно трещали дрова, молчали собеседники, — один постарше, другой помоложе, — сидящие в массивных креслах друг против друга.

Тишину прервал тот, что помоложе.

— Не хотите ли коньяку? — спросил негромко.

Тот, что постарше, безучастно откликнулся:

— В последние дни я и так пью безбожно… А, впрочем, налейте.

Выглядел он плохо. Глаза ввалились, морщины стали глубже и резче, взгляд когда-то живых глаз потух. И без того старое лицо теперь казалось древним. Однако, выпив залпом рюмку коньяку, он слегка оживился.

— Я доволен вами, — произнёс отрывисто. — Проблему с мерзавцем Марешалем вы решили быстро и хорошо.

— Орден всегда безжалостно карал предателей, — бесстрастно откликнулся тот.

— К счастью, он не успел… или не захотел… рассказать много. Иначе мы бы тут уже сейчас не сидели. Правда, остались ещё эти три курицы… Хозяйка гостиницы и две других. Они тоже кое-что знают.

— В ближайшие дни я решу и эту проблему. Считайте, что их уже нет.

— Очень хорошо. Но есть одна чрезвычайная тема, разобраться с которой будет потруднее.

— Вы про Белозёрова?

— Разумеется. — Кулак с набрякшими старческими венами слабо сжался. — По вине этого негодяя, будь он проклят, сорван грандиозный план, и само существование ордена поставлено под вопрос. Нужна месть, и месть жестокая. Если хотите, показательная. К сожалению, он уже вернулся домой, в Россию…

Молодой собеседник выдержал паузу.

— Я подумаю, что можно предпринять, — сказал наконец, пристально глядя на красно-синее пламя камина.

— Не тяните с этим. И сообщите старшим адептам, что через три дня я назначаю чрезвычайное собрание капитула.

Допив коньяк, молодой собеседник поставил рюмку на приставной столик и посмотрел старику прямо в глаза.

— Это лишнее, — сказал негромко. — Чрезвычайное собрание капитула вчера уже состоялось.

Старик уставился на визави с выражением крайнего изумления.

— Что за чушь вы несёте! — произнёс раздражённо. — По уставу ордена, собрать капитул имеет право лишь его глава, то есть я. А я этого ещё не делал.

— И тем не менее оно состоялось.

Старик настороженно пожевал губами. Кольнул собеседника взглядом выцветших глаз. Сдвинул густые, снежно-белые брови.

— Что это значит? — спросил наконец.

— Это значит, — сурово ответил молодой собеседник, — что капитул в лице старших адептов вами как главой недоволен. Я уполномочен сообщить, что вина за провал плана возложена лично на вас.

— На меня? Да вы с ума сошли! С какой стати?

— Белозёрова надо было уничтожить, не дожидаясь пятого мая. Прямо в Париже. Или сразу после приезда в деревню.

— Но ведь мы решили…

— И всё было бы как нельзя лучше! Но вы же настояли, чтобы казнь состоялась именно в семидесятую годовщину смерти императора. И вот, дотянули…

— Но я же хотел, чтобы казнь в себе несла сакральный смысл! — воскликнул старик.

— И заодно стала подарком к вашему дню рождения, — насмешливо обронил молодой.

Старик опустил голову. Возразить было нечего. Когда-то главой капитула его избрали не в последнюю очередь потому, что родился он в день смерти императора. Старшие адепты усмотрели в этом совпадении глубокий метафизический смысл, обещающий долгую, успешную деятельность на благо ордена. И вот теперь…

Старик взял себя в руки.

— Что решил капитул? — спросил сухо.

— Капитул констатировал, что таких провалов орден ещё не знал. В сущности, это почти катастрофа, — невозмутимо сказал молодой. — И потому решено, что возглавлять орден вы больше не достойны. Ваше место займёт один из старших адептов, удостоенный доверия собратьев.

— Да как вы смеете!..

Молодой сделал пренебрежительный жест, — попросту отмахнулся.

— Кто же он? — спросил старик тоном ниже.

Молодой поднялся из кресла и расправил плечи.

— Я, — бросил коротко, глядя на старика сверху вниз.

Тот буквально подскочил. Глаза его налились кровью.

— Вы? Но этого не может быть!

Собеседник высокомерно молчал.

— А… что со мной? Останусь ли я членом капитула? Что же вы молчите?

— Мне нечем вас порадовать, — жёстко ответил молодой. — Ваша дальнейшая судьба уже решена. Такие ошибки не прощаются. Измена Марешаля по сравнению с вашей виной — так, безделица. Поэтому вы не просто низложены. Вы осуждены.

— Осуждён?..

— Именно так. Я лишь привёл приговор в исполнение.

С этими словами молодой указал на рюмку из-под коньяка,