Саша Суздаль - Евангелие от рыжего кота

— Я принесу тебе его голову, — гордо сказал Хасан аль-Каин. Султан закусил кончик своего уса в зубах и остановил свой взгляд на лице ассасина, лишенном каких-либо эмоций.

— Зачем тебе маршал Матье де Клемон? — спросил он, наблюдая за реакцией Хасана. Тот не стал обманывать султана, но не сказал всей правды.

— Он должен мне одну вещь, — ответил Хасан султану, а тот мудро не стал допытывать ассасина, полагая, что каждый имеет право на некоторую личную тайну.

— Я дам тебе отряд лучших мамелюков для поддержки, — сказал султан Халил аль-Ашраф и кивнул головой в знак того, что аудиенция закончилась. Это же подтвердили два воина, которые мягко и незаметно стали за спиной Хасана. Одна из причин, по которой Халил аль-Ашраф не боялся Хасана ибн Али аль-Каина, состояла в том, что султан держал свою охрану из его оставшихся соплеменников – ассасинов.

Через минуту Хасан во главе отряда отборных мамелюков отправился в сторону ворот святого Антония, где происходила ожесточённая битва. Прибытие опытных воинов воодушевило сарацинов и они с неистовой злобой бросились на баррикады, вливаясь в пространство между стен. Вскоре и сарацины, и рыцари перемешались, так что луки и арбалеты стоящих на стенах защитников крепости оказались бесполезными.

Острие атаки возглавлял Хасан ибн Али аль-Каин, который, точно молния, поражал противника своей саблей, а потом подныривал под меч рыцаря и подло ударял прямо в сердце острым стилетом. Такая решительность на несколько мгновений поколебала мужество госпитальеров, сломав их строй, но маршал крикнул: «Назад! — и струящийся коктейль разделился на рыцарей и сарацинов. Тут же ударили лучники, запустив стрелы, которые быстро разредили ряды мамелюков те спасались от стрел круглыми щитами.

— Ты трус, маршал! — на чистом французском языке сказал Хасан аль-Каин, выступая вперёд и бросая слова в сторону Матье де Клемона. Тот сделал несколько шагов вперед и стал с обнажённой головой перед ассасином. И рыцари, и мамелюки невольно остановились, наблюдая поединок чести. Кто-то бросил Матье де Клемону лёгкий меч, чтобы уравнять с саблей ассасина, и маршал отбросил в сторону тяжелый сарацинский буздыхан, которым он до этого орудовал.

Не откладывая в долгий ящик, противники обменялись ознакомительными ударами и принялись рубиться по-настоящему. Матье де Клемон был сильнее, но Хасан аль-Каин оказался проворнее и легко избегал разрушительных ударов, изменяя траекторию удара меча лёгким касанием сабли. Танцевали довольно долго. Внезапно, ассасин сделал неожиданный выпад и острием сабли намотал золотую цепочку на шее у Матье де Клемона. Цепочка треснула и на её конце ярким пламенем, точно кровь, что-то блеснуло. Маршал левой рукой схватил пламя, замахиваясь на противника мечом, а ассасин потянул цепочку к себе.

Огорчённый тем, что ему досталась только цепочка, Хасан аль-Каин выкрикнул: — Так умри же, собака! — и как зверь бросился на Матье де Клемона. Крик ассасина прозвучал, как призыв, и мамелюки бросились на рыцарей с неистовым воплем: — Убей неверного!

Застывшие на стенах защитники всполошились и обрушили град камней на сарацинов, а казаны с горящим маслом огненным дождём оросили ряды мамелюков, что заставило их отхлынуть от наружной стены.

Крик муллы, призывающий мусульман на предвечерний аср[12], позволил перевести дух защитникам Акко, но ненадолго – отдав должное Аллаху, сарацины вновь хлынули в атаку на крепость, которая длилась до самого вечера.

Раннее утро пятницы 18 мая 1291 года началась неудачно: и так неспокойный сон нарушил громкий грохот вражеских барабанов. Разбуженные защитники города вышли на стены и увидели несметные полчища мусульман под желтым флагом Магомета, точно саранча устремившихся к городу. Целый рой стрел заставил рыцарей укрыться за стенами, а арбалетчики, в ответ, косили первые ряды нападающих, на которых наступали идущие сзади. Полетели горшки с греческим огнём и снова запылали деревянные крыши, закрывая город чёрной пеленой дыма.

В ответ баллисты осаждённых разметали ряды мамелюков камнями, отрывая невезучим воинам головы, ноги, руки. Мамелюки захватили барбакану[13] рядом с Королевской башней и ворвались на куртину[14], растекаясь в обе стороны, заполняя пространство между двумя стенами укрепления. Великий Магистр госпитальеров Жан де Вилье и Великий Магистр тамплиеров Гийом де Боже собрали своих крестоносцев и малой силой сумели оттеснить сарацинов до внешней стены. Оба великие мужи были ранены, отчего их атака потерпела фиаско.

Остатки отряда, под градом горшков с греческим огнём, вынужденно отступили, едва успев забрать с собой раненных. Мамелюки, захватив в это время Королевскую башню, недаром названную Проклятой, растеклись по кварталу святого Романа, истребляя всех рыцарей, которые попадались на пути. Бои продолжались возле королевского замка, а замок госпитальеров мамелюки атаковали с особым ожесточением. Несмотря на то, что маршал Матье де Клермон был тяжело ранен, он, с кучкой рыцарей-госпитальеров, продолжал сдерживать сарацинов, чтобы не допустить их в гавань. Оставшиеся жители города, вместе с раненными крестоносцами, садились на шлюпки и спешили к итальянским судам, стоящим на рейде в Средиземном море. Как назло, погода не способствовала эвакуации жителей: огромные волны и ветер для некоторых шлюпок оказались непреодолимым препятствием.

Постепенно рыцарей отряда Матье да Клермона оттеснили в Генуэзский квартал, и маршал понял, что жить им осталось всего ничего. Откуда-то взявшаяся сестра послушница, несмотря на свистящие стрелы сарацинов, бросилась к нему, чтобы поменять кровоточащую повязку на голове маршала и посмотреть рану в груди, прикрытую разорванной кольчугой.

— Оставь меня, — воскликнул маршал, оттолкнув её от себя, и показал на стоящего рядом сержанта Гуго де Монтегю, у которого с рукава стекала кровь: — Перевяжи ему руку.

— А как же вы? — спросила монашка и маршал ответил: — Мои минуты сочтены.

Пока монашка бинтовала руку сержанту, дыхание маршала стало хриплым, а в уголке губ появилась кровь. Вытирая её рукой, Матье де Клермон снял шлем, обнажая голову, а потом полез за пазуху, откуда вытащил небольшое рубиновое сердце, подвешенное на тонкий кожаный ремешок.

— Подойди сюда, — сказал маршал, подзывая монашку. Та покорно присела возле него, и он спросил:

— Как тебя звать, милая?

Девушка покраснела и быстро ответила: — Мария-Агнеса-Катрин де Морель

— Спрячь этот святую реликвию, и сохрани, — сказал Матье де Клемон, передавая Марии рубиновый кулон, и добавил: — Клянись!