Иван Ефремов - Таис Афинская

Ознакомительный фрагмент

Таис приветливо встретила дружную четверку. Неарх — очень стройный, среднего для эллина и критянина роста, казался небольшим и хрупким перед двумя рослыми македонцами и гигантом Гефестионом.

Гости осторожно уселись на хрупкие кресла с ножками, воспроизводившими длинные рога критских быков. Огромный Гефестион предпочел массивный табурет, а молчаливый Неарх — скамью с изголовником.

Таис сидела рядом с подругой Наннион, тонкой, смуглой, как египтянка. Тончайший ионийский хитон Наннион прикрыла синим, вышитым золотом химатионом с обычным бордюром из крючковидных стилизованных волн по нижнему краю. По восточной моде химатион гетеры был наброшен на ее правое плечо и через спину подхвачен пряжкой на левом боку.

Таис была одета розовой, прозрачной, доставленной из Персии или Индии тканью хитона, собранного в мягкие складки и зашпиленного на плечах пятью серебряными булавками. Серый химатион с каймой из синих нарциссов окутывал ее от пояса до щиколоток маленьких ног, обутых в сандалии с узкими посеребренными ремешками. В отличие от Наннион ни рот, ни глаза Таис не были накрашены. Лицо, не боявшееся загара, не носило и следов пудры.

Она с интересом слушала Александра, время от времени возражая или соглашаясь. Птолемей, слегка ревнуя, впервые видел своего друга-царевича столь увлеченным.

Гефестион овладел тонкими руками Наннион, обучая ее халкидикской игре пальцев — три и пять. Птолемей, глядя на Таис, не мог сосредоточиться на разговоре. Он раза два нетерпеливо передернул плечами. Заметив это, Таис улыбнулась, устремляя на него сузившиеся смешливые глаза.

— Она сейчас придет, не томись, морской человек.

— Кто? — буркнул Птолемей.

— Богиня, светловолосая и светлоокая, такая, о которой ты мечтал на берегу у Халипедона.

Птолемей собрался возразить, но тут в комнату ворвалась высокая девушка в красно-золотом химатионе, принеся с собой запах солнечного ветра и магнолии. Она двигалось с особой стремительностью, которую утонченные любители могли назвать чересчур сильной в сравнении со змеиными движениями египетских и азиатских арфисток. Мужчины дружно приветствовали ее к общему удивлению, невозмутимый Неарх покинул свою скамью в теневом углу комнаты.

— Эгесихора, спартанка, моя лучшая подруга, — коротко объявила Таис, метнув косой взгляд на Птолемея.

— Эгесихора, песня в пути, — задумчиво сказал Александр. — Вот случай, когда лаконское произношение красивее аттического.

— А мы не считаем аттический говор очень красивым, — сказала спартанка, — они придыхают в начале слова, как азиаты, мы же говорим открыто.

— И сами открытые и прекрасные, — воскликнул Неарх.

Александр, Птолемей и Гефестион переглянулись.

— Я понимаю имя подруги как «Ведущая танец», — сказала Таис, — оно лучше соответствует лакедемонянке.

— Я больше люблю песню, чем танец! — сказал Александр.

— Тогда ты не будешь счастлив с нами, женщинами, — ответила Таис, и македонский царевич нахмурился.

— Странная дружба спартанки и афинянки, — сказал он. — Спартанцы считают афинянок безмозглыми куклами, полурабынями, запертыми в домах, как на Востоке, без всякого понимания дел мужа. Афинянки же называют лакедемонянок похотливыми женами легкого поведения, плодящими тупых воинов.

— И оба мнения совершенно ошибочны, — засмеялась Таис.

Эгесихора молча улыбалась, в самом деле похожая на богиню. Широкая грудь, разворот прямых плеч и очень прямая посадка крепкой головы придавали ей осанку коры Эрехтейона, когда она становилась серьезной. Но брызжущее веселостью и молодым задором лицо ее быстро менялось.

К удивлению Таис, не Птолемей, а Неарх был сражен лаконской красавицей.

Необыкновенно простую еду подала рабыня. Чаши для вина и воды, изукрашенные черными и белыми полосами, напоминали ценившуюся дороже золота древнюю посуду Крита.

— Разве афиняне едят как тессалийцы? — спросил Неарх, слегка плеснув из своей чаши богами поднеся ее Эгесихоре.

— Я афинянка только наполовину, — ответила Таис, — моя мать была этеокритянкой древнего рода, бежавшей от пиратов на остров Теру под покровительство Спарты. Там в Эмборионе она встретилась с отцом и родилась я, но…

— Эпигамии не было между родителями, и брак был недействительным, — докончил Неарх, — вот почему у тебя столь древнее имя.

— И я не стала «быков приносящей» невестой, а попала в школу гетер храма Афродиты Коринфской.

— И сделалась славой Афин! — вскричал Птолемей, поднимая свою чашу.

— А Эгесихора? — спросил Неарх.

— Я старше Таис. История моей жизни прошла следом змеи, не для каждого любопытного, — презрительно сказала спартанка.

— Теперь я знаю, почему ты какая-то особенная, — сказал Птолемей, — по образу настоящая дочь Крита!

Неарх коротко и недобро засмеялся.

— Что ты знаешь о Крите, македонец. Крит — гнездовье пиратов, пришельцев со всех концов Эллады, Ионии, Сицилии и Финикии. Сброд разрушил и вытоптал страну, уничтожил древнюю славу детей Миноса.

— Говоря о Крите, я имел в сердце именно великолепный народ — морских владык, давно ушедший в царство теней.

— И ты прав, Неарх, сказав, что перед нами тессалийская еда, — вмешался Александр, — если верно то, что критяне родичи тессалийцев, а те — пеласгов, как писал Геродот.

— Но критяне — повелители моря, а тессалийцы — конный народ, — возразил Неарх.

— Но не кочевой, они кормящие коней земледельцы, — вдруг сказала Таис, — поэты издавна воспевали «холмную Фтию Эллады, славную жен красотою»…

— И гремящими от конского бега равнинами, — добавил Александр.

— Потомки повелителей моря, по-моему, — спартанцы, — Неарх бросил взгляд на Эгесихору.

— Только по законам, Неарх! Взгляни на золотые волосы Эгесихоры, — где тут Крит?

— Что касается моря, то я видел критянку, купавшуюся в бурю, когда ни одна другая женщина не посмела бы, — сказал Птолемей.

— А кто видел Таис верхом на лошади, тот видел амазонку, — сказала Эгесихора.

— Поэт Алкман, спартанец, сравнивал лакейских девушек с энетийскими лошадьми, — рассмеялся Гефестион, уже вливший в себя немало вкусного черно-синего вина.

— Тот, кто воспевает их красоту, когда они идут с танцами и пением приносить жертву богине, нагие, с распущенными волосами, подобными густым гривам золотисто-рыжих пафлагонских кобыл, — ответила Эгесихора.

— Вы обе много знаете! — воскликнул Александр.

— Их профессия — они продают не только Эрос, но и знания, воспитанность, искусство и красоту чувств, — сказал с видом знатока Гефестион. — Знаете ли вы, — поддразнил Гефестион, — что такое гетера высшего круга в самом высоком городе искусств и поэзии во всей Ойкумене? Образованнейшая из образованных, искуснейшая танцовщица, чтица, вдохновительница художников и поэтов, с неотразимым обаянием женственной прелести… вот что такое Эгесихора!