Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ) - Голон Серж

— Причем здесь это? — недоуменно спросил Маниго. — Не я же выдумал рабство. На рабов в Америке спрос, вот я и поставляю их.

Рескатор разразился таким резким и оскорбительным смехом, что Анжелика прижала к ушам ладони. Боясь, что Маниго ответит на провокацию выстрелом из пистолета, она была готова броситься между ними, но ничего не произошло. Протестанты стояли, как загипнотизированные. Анжелика почти физически ощущала силу, исходившую от этого человека, ту невидимую власть, которая заставила бунтовщиков забыть о том, где они находятся и зачем сюда пришли.

— О, непоколебимая совесть праведников, — продолжил граф, перестав смеяться. — Тот, кто убежден в своей исключительности, вряд ли усомнится в обоснованности своих действий. Но оставим это, — он махнул рукой с беспечностью истинного вельможи. — Только чистая совесть — залог праведных дел. Если у вас нет грабительских планов, чем можете вы оправдать свое намерение лишить меня не только собственности, но и жизни?

— Тем, что вы и не помышляете доставить нас к цели нашего путешествия — в Санто-Доминго.

Рескатор не ответил. Его горящие черные глаза не отрывались от лица судовладельца. Победа будет за тем, кто первый заставит противника опустить глаза.

— Значит, вы не отрицаете, — торжествующе продолжал Маниго. — По счастью, мы своевременно разгадали ваши замыслы. Вы собирались продать нас.

— Ну, коль скоро работорговля есть честный и хороший способ заработать деньги… Но вы ошибаетесь. У меня и в мыслях не было вас продавать. Это меня не интересует. Не знаю, чем владеете вы на Санто-Доминго, но то, чем владею я, превосходит все богатства этого маленького острова. И, разумеется, меня прельстила отнюдь не выручка за протестантские шкуры. Вы и ваши семьи стали для меня такой обузой, что я готов заплатить любую цену, лишь бы избавиться от всех вас. Вы завышаете свою реальную рыночную стоимость, господин Маниго, несмотря на весь ваш опыт продавца живого товара…

— Довольно! — с яростью вскричал Маниго. — Мы проявляем излишнюю доброту, слушая ваши разглагольствования. Но дерзость вас не спасет. Мы защищаем свои жизни, которыми вы до сих пор распоряжались. И за то зло, которое вы нам причинили…

— Какое зло?

Стоя со скрещенными на груди руками, граф де Пейрак смерил каждого из присутствующих таким суровым и пронзительным взглядом, что все онемели.

— Разве зло, которое я вам причинил, больше того, которое несли вам королевские драгуны, преследовавшие вас с саблями наголо? У вас слишком короткая, а вернее, неблагодарная память, господа.

Снова засмеявшись, он продолжил:

— О, не смотрите на меня так, словно мне невдомек, что вы сейчас переживаете. Я все прекрасно понимаю! Да, я действительно причинил вам зло. Только вот состоит оно в том, что я столкнул вас с людьми, не похожими на вас. Носители зла вдруг стали делать вам добро.

Люди всегда боятся того, чего не могут понять. Как и почему мои мавры, эти развратники и нечестивцы, враги Христа, и другие мои люди, средиземноморские бродяги и богохульники, как это они добровольно делились с вами галетами, отдавали вашим детям свежие фрукты и овощи, предназначенные членам экипажа для предупреждения цинги? А те двое раненых в трюме, которые пострадали под Ла-Рошелью? Вы так и не решились осчастливить их своей дружбой, считая их «скверными». Вы лишь позволили им стать вашими сообщниками, подобно тому, как вы снисходили до общения с арабскими работорговцами, которые перепродавали вам негров, насильственно захваченных в самом сердце Африки, в местах, где, в отличие от вас, мне довелось побывать. Впрочем, речь сейчас о другом.

— Прекратите попрекать меня этими рабами! — взорвался Маниго. — Право слово, вы вроде как считаете меня соучастником какого-то преступления. А потом, разве это не благо для самих язычников, когда им помогают расстаться с их идолами и пороками и открывают возможность познать истинного Бога и радость честного труда?

Этот довод застал Жоффрея де Пейрака врасплох. Взявшись рукой за подбородок, он некоторое время размышлял, покачивая головой.

— Я признаю, что ваша точка зрения имеет право на существование, хотя, на мой взгляд, она основана на богословской софистике. Лично мне она внушает отвращение. Может быть потому, что мне самому пришлось носить кандалы.

Он отвернул кружевные манжеты и показал загорелые запястья, изрезанные глубокими шрамами.

Не было ли это ошибкой с его стороны? Протестанты, слушавшие его в некотором замешательстве, пришли в себя, и лица их вновь обрели осуждающее выражение.

— Да, — продолжал Рескатор, словно смакуя эффект своего признания. — И я, и почти все члены моей команды были закованы в кандалы. Вот почему мы не любим работорговцев.

— Каторжник! — бросил Маниго. — И вы еще хотели, чтобы мы верили вам и вашим соратникам по галере?

— Разве плавание на королевских галерах так ух позорно в наш век? Вместе со мной в Марселе отбывали каторгу люди, единственным преступлением которых была приверженность к кальвинизму.

— Это совсем другое дело. Они страдали за веру.

— А по какому праву вы судите меня, ничего не зная про вынесенный мне несправедливый приговор?!

Мерсело язвительно засмеялся.

— Вы скоро заставите нас поверить, что марсельская тюрьма и королевские галеры заполнены не убийцами, бандитами и разбойниками с большой дороги, что совершенно естественно, а ни в чем не повинными людьми.

— Кто знает? Может быть, это вполне соответствовало бы нормам приходящего в упадок Старого Света. Увы, «есть зло, которое я видел под солнцем, — это как бы погрешность, происходящая от властелина: невежество поставляется на большой высоте, а богатые сидят низко. Видел я рабов на конях, и князей, ходящих, подобно рабам, пешком». Это ведь строки из священного Писания, господа.

Жестом пророка он театрально воздел вверх свой перст, и тут Анжелика все поняла.

Рескатор разыгрывал комедию. Ведя этот более чем странный диалог, он отнюдь не стремился объясниться со своими противниками или же склонить их на свою сторону в иллюзорной надежде привести их к признанию заблуждений. Анжелика понимала, что это было бы бесполезно, и с некоторой досадой следила за этим словесным турниром, казавшимся ей совершенно неуместным в такой момент. Зная, как протестанты любят схоластические дебаты, он под благоприятным предлогом втянул их в спор о совести. Все его сложные аргументы и странные вопросы просто отвлекали их внимание.

«Он пытается выиграть время, — сказала она себе, — но на что он надеется, чего ждет? Все преданные ему люди заперты в трюме, любой, кто попытается выбраться, будет безжалостно убит».

Выстрел мушкета, раздавшийся на палубе, подтвердил ее предположение.

Неужели у Берна, терзаемого страстью к Анжелике, так обострилась интуиция, что он угадал ее мысли?

— Друзья! — закричал он. — Будьте начеку! Этот демон в человеческом облике хочет усыпить нашу бдительность. В надежде на помощь своих приспешников он старается пустой болтовней оттянуть наш приговор.

Ларошельцы со всех сторон обступили Рескатора, но никто не решался поднять руку, чтобы связать его.

— Не пытайтесь больше обманывать нас, — пригрозил Маниго. — Надеяться вам просто не на что. Наши люди, которые были включены вами в состав команды, передали нам подробный план корабля, а мэтр Берн, когда его, как вы помните, заковали в кандалы, смог сам установить, что воздух в его камеру поступал через якорный клюз, который соединен со снарядным погребом. Теперь мы контролируем доступ туда и сможем сражаться даже в трюмах, так как в наших руках находятся почти все боеприпасы.

Рескатор невозмутимо произнес:

— С чем вас и поздравляю!

Барский тон и почти неприкрытая ирония его реплики возмутили и встревожили протестантов.

— Я признаю, что в настоящий момент сила в ваших руках: Но подчеркиваю: «в настоящий момент», поскольку у меня под ногами, в трюме, сейчас находятся пятьдесят верных мне людей. Да, вам удалось захватить их врасплох, но не думайте, что они будут безропотно ждать, пока вы соизволите выпустить их из клетки.