Большая игра - СкальдЪ

— Вам спасибо! Я был бы рад еще немного повоевать с вашими гусарами, честное слово! Хотя, какой из меня воин, — он махнул рукой, смутился и заразительно рассмеялся.

— Может, и повоюем, — я не удержался и вернул ему улыбку. Вот ведь, хоть и шпион, а обаятельный и приятный человек. На прощание я пожал Януарию руку.

И вновь нас ждала дорога, пески и жара. Очередной переход дался куда сложнее, тем более, он был почти вчетверо длиннее — до Ахты-кудука оказалось шестьдесят верст. Похоже, данный отрезок станет предпоследним, и самым тяжелым участком.

Путь не запомнился ничем, кроме усталости и жары. Пало семнадцать коней, часть гусар едва держались в седлах. Мы двигались по дороге, обгоняя верблюдов, лошадей и пехоту. Изредка встречали кого-то из товарищей, обменивались фразой другой и двигались дальше. У нас даже сил не осталось поддерживать свою репутацию лихих гусар, которым море по колено. Мы просто хотели добраться до места.

Лагерь на Ахты-кудук жил обычной походной жизнью. Горели костры, готовилась еда. Солдаты натянули палатки и брезент, пытаясь создать хоть какую-то тень, где можно укрыться. Абсолютно все — русские, местные джигиты, кони, верблюды и ишаки выглядели как вареные. Около сотни верблюдов как раз готовились выступить в сторону Адам-крылгана, неся на горбах запасы живительной влаги. Если уж конным гусарам этот путь дался тяжело, то что говорить о пеших? Вода им явно не помешает.

В лагере было спокойно, но основная проблема заключалась в том, что воды оказалось меньше, чем рассчитывали. И потому ее приходилось экономить, отмеряя утренние и вечерние порции чуть ли не по граммам. Воду берегли и раздавали по списку — полведра в день на человека и два — на лошадь.

— Мишель! Вернулся, чертяка ты мой дорогой! — первым меня встретил Некрасов. Мы обнялись, обмениваясь впечатлениями. Я быстро рассказал о своих приключениях, а он поведал, что ничего примечательного с ними не случилось.

— Вот только минувшей ночью вышло небольшое дело. Так, баловство одно, а не схватка. С нашей стороны погибло трое, все из пехоты, а мы подстрелили дюжину туркменов.

— Ладно, потом расскажешь, — решил я, перебивая друга. Голова гудела, хотелось просто напиться и уснуть, а мне еще предстояло отчитываться перед Ухтомским и Бардовским. О, Боже, как же мне надоела Средняя Азия! Как я устал от пыли, жары, пота и солнца. Как же хочется обратно, домой!

Ухтомцев выслушал мой доклад и отправил к Бардовскому. Тот так же не особо заинтересовался судьбой незнакомого американца, его интересовали лишь указания Кауфмана. Наконец, мне дали отдохнуть и я повалился в какое-то полузабытье — сном его назвать язык не поворачивался.

Ночью вновь состоялась перестрелка, но какая-то вялая, такая, что Бардовский даже тревоги не стал поднимать.

Ранним утром Александрийские гусары выдвинулись дальше, за нами шла пехота, артиллерия и ракетная команда, казаки прикрывали тыл. Начался последний переход до холмов Уч-учака. Название так и переводилось — три холма. До них было тридцать четыре версты, а с их вершин можно разглядеть узенькую полоску Амударьи.

Местность начала меняться, дорогу пересекали холмистые песчаные кряжи. Отряду приходилось то спускаться с одной гряды, то подниматься на другую.

Понятное дело, для кавалерии они особым препятствием не стали, а вот пехоте, и особенно артиллерии, приходилось тяжело. Только благодаря неимоверным усилиям простых людей пушки двигались с бархана на бархан, иной раз зарываясь в песок по ось. Люди и животные буквально валились с ног.

Офицеры делились с нижними чинами холодным чаем, вином или ромом. Ухтомский вновь отправил нас назад, и мы раздали встречной пехоте всю свою воду, запасы съестного и все вино. Никто не возражал против подобного расточительства. Здесь страдали наши товарищи, братья, а у нас душа кровью обливалась, глядя на их мучения. Правду говорят, что русский солдат — самый стойкий. Он все вынесет, особенно если подбодрить его ласковым словом.

Седьмого мая Александрийские гусары первыми добрались до Уч-учака. Три холма казались выгоревшими и безжизненными прыщами на теле пустыни. По пути мы неоднократно видели туркменов, несколько раз брались за карабины, но до серьёзной схватки дело так и не дошло. Неприятель просто сопровождал нас, держался вдали и действовал на нервы.

Ночь выдалась беспокойной. Вокруг кружили хивинцы, осмелевшие в четыре утра и решившие напасть на лагерь. Большая часть их спешилась и постаралась незаметно подползти с западной и южной стороны, вырезав часовых.

Дозорные не оплошали и подняли тревогу. Генерал Бардовский скрытно направил отряд в двести человек по барханам, надеясь взять неприятеля в кольцо. Командовал ими подполковник Омельянович. Солдаты успели отойти шагов на восемьсот от лагеря, прежде чем их заметили. Началась беспорядочная стрельба. Услышав ее, Бардовский усилил выдвинувшихся двумя ротами, а затем дал сигнал гусарам Смерти.

К тому времени немного рассвело. По крайней мере, мы видели куда скакать и кого рубить. Мы откинули неприятеля, порубив два или три десятка человек на самых плохих лошадях и не сумевших от нас оторваться. Остальные отошли. Значит, рано или поздно, но мы с ними встретимся.

Первый эскадрон под командованием Костенко показал себя замечательно и захватил двух языков. Их взяла в плен моя старая разведывательная команда во главе с вахмистром Нероном Козловым по прозвищу Цезарь.

Испуганных, познакомившихся с тяжелым кулаком Цезаря, хивинцев доставили к Бардовскому. Со слов пленников выяснилось, что командует врагами Саздык-султан, и в его отряде насчитывается полторы тысячи сарбазов[31], пятьсот туркменов, человек триста кара-калпаков, а также шесть больших орудий и несколько малых.

О Саздык-султане русская разведка знала. Да и те пленники, которых мы допрашивали на месте спасения Мак-Гахана, так же говорили о нем. В нашем войске его называли просто — Садык.

Садык приходился последним сыном Казахского султана. Вначале он сражался против русских за Коканд, потом за Бухару, а сейчас перешел на службу Хивинскому хану. Перешел, несмотря на то, что в его жилах текла кровь самого Чингисхана. Вот такая прихотливая судьба. Его прославленный предок заставлял дрожать всю Азию и Европу, а потомок стал обычным наемником, прислуживающим у трона Хивы и командующим небольшим отрядом, получая за это скромные подачки.

Но не Садык меня заинтересовал. Куда важнее оказалось то, что его правой рукой и помощником является некто по имени Джочи-бек.

— Ох, и злой же этот Джочи-бек, — торопливо, надеясь успеть выдать все секреты и тем заслужить пощаду, говорил один из пленников, коверкая узбекскую и русскую речь, добавляя слова из фарси. — Чуть что не так, он саблю вон