Белая вежа, черный ураган - Николай Андреевич Черкашин

не у всех заполнены, и далеко не все бумажные ленты читаются после 80-летнего пребывания в земле. Но все же дорого каждое новое имя…

* * *

Не всякий след – память. След памяти – это знак чужой судьбы, будь это отдельная личность или целый народ. Память это то, что дает понять – что-кто-зачем-почему? Вот мы и стараемся это понять…

Брожу вслед за Дмитрием по буеракам и чащобам, по лесным и полевым тропам, наступаю, быть может, не на кочки, а на чьи-то скорбные холмики.

Валяются на полянках желуди, как стреляные гильзы, а шишки на песке так похожи на гранаты. Впрочем, и настоящую гранату найти здесь не трудно. Главное, внимательно вглядываться в землю…

В корнях здешних берез и сосен затаились солдатские черепа, их корни перевивали реберные и берцовые кости, не разбирая, где части скелета, а где части оружия. Казалось, крикни в дупло, как в рупор, и услышишь ответ.

Эй, поднимайтесь, такие-сякие

Кровь – не вода!

Если зовет своих мертвых Россия,

Значит – беда!

Беда, ребята, снова надвигается на нас старая беда: на тех самых аэродромах, с которых взлетали «мессершмитты» и «юнкерсы», чтобы убивать вас, убивать, убивать, снова готовятся к взлетам чужестранные самолеты, снова Европа собирается в крестный поход против нас – под флагом НАТО.

А можно приложить ухо к стволу древа, как к телефонной трубке, но услышать этих бойцов, лежащих под толстыми пластами дерна и хвои, земли и глины можно разве что через наушники металлоискателей, почуяв металл касок или штыков, пуговиц, ременных пряжек, котелков, лопаток, фляжек… В этих сигналах, если очень вслушаться, услышишь и оборванные смертью слова: «За Ро…», «За Ста…», «Ма…» Металл, и только металл, стал теперь их голосом: «Я здесь… Я здесь… Прием!»

В этом лесу так и кажется – земля шевелится, будто из-под нее тщаться подняться слегка присыпанные бойцы. Каждый цветок не просто на ветру качается, а машет: сюда, ко мне, я здесь… Рдеют, как красные флажки над обнаруженными минами. И кроны здесь не просто шелестят, а вышептывают…

Тут, в Пуще, как и в Зельве, и под Ружанами, и под Слонимом, надо ставить камни, как на древнем распутье: направо пойдешь – на пулеметы нарвешься, налево – под танки попадешь, прямо пойдешь – в плен попадешь.

Право, в этом лесу еще не остыли воинская ярость и боль души, все еще не улеглись вспышки ярости и звериная ненависть… Ток высокого напряжения гуляет по этому лесу и сегодня.

Чего только стоит одна вот эта фраза из обретенного немецкого документа за 24 июня 1941 года: «Среди погибших русских оказалось множество убитых или заколотых друг другом, чтобы не попасть в плен…»

– Прочитал эти сроки в документе, – рассказывает Александр Дударенок, – и сразу вспомнил найденного при проведении поисковых работ в Кокошицком лесу младшего сержанта Павла Луцюка. Он лежал с перебитыми ногами под тонким слоем дерна, и в правой руке у него был зажат штык от винтовки Мосина, острием уходящий под нижнюю челюсть бойца… Вот такая она, правда войны…

«В течение ночи на 25 июня 1941 года и дня дивизия отходит в направлении Беловежской Пущи и к концу дня части дивизии были в Беловеже. По-видимому, уже 26 июня 1941 года дивизия углубилась в лес, но к тому времени она была уже окружена».

Дальше хоть и общие, но очень важные сведения:

«27 июня 1941 года 49-я стрелковая дивизия и части 113-й, пройдя на восток, попытались прорваться из окружения через позиции 134-й пехотной дивизии вермахта в районе деревни Новый Двор. И части личного состава советских войск в ожесточённом бою это удалось».

Вот тут-то самое главное в нашем поиске – то, зачем мы приехали в Порозово. Тут на пятый день войны разыгра-лось сражение, о котором не сообщалось ни в каких тогдашних сводках, ни в каких сегодняшних книгах. Причем сражение победное!

Тогда тот случайный и недлинный (25–30 километров) фронт пролег между местечками Порозово и Новый Двор через деревню Терасполь. Места эти находятся как раз на выходе из чащоб Беловежской Пущи, и, чтобы двигаться дальше – на восток, надо было пересечь дорогу Порозово – Новый Двор. Но именно в этих местечках, именно вдоль этой дороги уже обосновались немецкие солдаты из 446-й и 439-й пехотных дивизий. Они ждали русских, нацелив свои пулеметы и полевые орудия на эту самую дорогу, по которой мы сейчас едем.

Жизнь прожить – не поле перейти. А здесь жизнь спасти – дорогу перейти. Просто пересечь неширокую сельскую грунтовку и двигаться дальше, на восток, к своим. Однако ее надо было не просто пересечь, а прорваться сквозь умело скрытую, замаскированную линию фронта. Отступающим красноармейцам противостояли отборные войска вермахта с тяжелым оружием: пулеметами, минометами и полевыми орудиями. Они успели окопаться и установить пушки на позициях. Среди полковых 75-мм орудий были и 88-мм зенитки, нацеленные на поражение наземных целей.

Помимо главной позиции немцы устроили на подходах к ней засады в лесу, в тех местах, где просеки пересекаются, образуя перекрестки.

И грянул бой.

Мертвые, и те в такой атаке страшной

Падали, верша вперед бросок.

Два часа кровавой рукопашной:

Зубы в глотку, кортик под сосок…

Все было именно так. Точнее и не скажешь, как это сделал поэт-солдат Алексей Недогонов. Дрогнули немцы и откатились на восток, к Ружанскому шоссе, где стояли главные их силы – части 446-й и 439-й пехотных дивизий.

И пусть успех был недолгим. Но это был впечатляющий урок для тех, кто верил, что Россию можно покорить за три месяца.

Трофейный документ:

«В штаб 43-го арм. корпуса 29 июня 1941 г.

Дивизия ведет оборонительный бой на указанной линии. Атака, предпринятая русскими через Кукличе на высоту 195,2 и севернее, в 4.15 утра была сорвана в результате артиллерийского огня, в результате которого были понесены тяжелые потери. Враг наступал на грузовиках и на запряженных лошадьми упряжках…

В районе Трухоновичи была обнаружена усиленное просачивание противника через болото с северо-западного направления, в результате чего было взято 200 пленных. Собственное намерение: оборона в связанном с ХКЛ укреплении того же самого против всех русов. Попытки нападения через 1-й взвод Pz. Eger-ABt.»…

В каких бы мажорных тонах ни выдерживалось это донесение, ясно одно – немцы залегли, отступили. Заметим: прорывались красноармейцы не только пехом, но и ехали на грузовиках, и даже конные обозы шли. А вот и детали тех грузовиков! Из придорожных шурфов Дима поднимает какие-то железяки. Ба! Да это тормозная педаль полуторки, а в стороне поодаль – ключ от зажигания с четкими литерами «ГАЗ»! От тех самых, что прибыли сюда из Высокого. Что стало с водителем именно этого грузовика, с его пассажирами? Прорвались или лежат в придорожье?

Большой прорыв был под Терасполем. А вот южнее не получилось, полегли и залегли, отступили в Пущу.

«Та часть, которая не смогла прорваться, вернулась обратно в Беловежскую Пущу и впоследствии, до 3 июля 1941 года, была уничтожена, после прочёсывания леса», – утверждает википедия. Так ли это? Чтобы выяснить это (и не только это), и приехали мы из Волковыска, где нас напутствовал главный краевед здешних мест историк Николай Быховцев. С нами же и председатель Порозовского сельсовета Виктор Акудович. Совещаемся у него за домашним столом, намечаем план поиска.

Немцы, выбитые с дороги, ушли в Кукличе, к основным своим силам. То была небольшая, но победа! Неведомая ни командованию Западного фронта, ни Генеральному штабу. Победили, чтобы вырваться, прорваться к своим… Самое