Василий Ян - Том 3

— Ты можешь и теперь ходить без этих китайских мазей, которые накладывает тебе на лицо искусная И Ла-хэ, — отвечал Бату-хан. — Может быть, у тебя имеются какие-нибудь желания? Скажи их мне.

— У меня одна просьба… Для тебя она ничтожна. В твоем отряде едет старик. Из-за его неприятного лица я часто слабею. Прикажи, чтобы он уехал обратно в Сыгнак. Тогда моя душа станет спокойной.

— Если у этого старика дурной глаз и он призывает на тебя болезни, я прикажу его утопить в ближайшей луже. Как имя этого старика? Где найти его?

— Нет! Не делай ему зла. Будь великим, будь щедрым! Подари ему четырех коней, покрытых коврами, но прикажи, чтобы он, не замедлив ни на один день, уезжал на родину. Зовут его Назар-Кяризек. Он сопровождает непобедимого Субудай-багатура и стережет его будильного петуха.

— Внимание и повиновение! — сказал Субудай-багатур. — Желание Отхан-Юлдуз для меня — повеление. Я отпускаю старика вместе с петухом, верблюдом и двумя кеджавэ. В них он может увезти домой ту святую добычу, [62]которую он собрал в урусутских городах.

Глава двадцатая

ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА

В юрту вошел князь Глеб и окинул всех пытливым взглядом. Бату-хан казался довольным, Субудай-багатур был менее суров, чем всегда. Князь Глеб согнулся, подполз к Бату-хану, поцеловал перед ним землю. Бату-хан смотрел в сторону. Князь Глеб ждал на коленях.

Наконец Бату-хан взглянул на него:

— Чего ты хочешь, коназ Галиб?

— Ты великий! Ты щедрый! Помоги своему верному рабу…

— Что тебе нужно? — повторил Бату-хан, поморщившись.

— Ослепительный! Я преданно служил тебе во время твоего великого похода. Теперь непобедимое твое войско возвращается в родные степи.

Князь Глеб замолчал, стараясь заглянуть в неподвижное лицо джихангира.

— О чем же ты просишь?

— Прикажи мне снова служить тебе!

Бату-хан молчал. Князь Глеб продолжал смелее:

— В цветущих твоих степях я тебе не нужен. Но на русской земле я буду тебе очень полезен… Будь милостив! Назначь меня в Рязань твоим баскаком! Вспомни мою преданную службу…

Князь Глеб, ища поддержки, взглянул на Субудай-багатура. Тот сидел неподвижно, с непроницаемым лицом, смотря в землю немигающим глазом. Юлдуз-Хатун отвернулась.

Бату-хан заговорил:

— Кто предает свою родину, тот человек ненадежный. Ему нельзя верить. Он изменит и господину.

— Я был верен тебе! — с отчаянием воскликнул князь Глеб. — Я оказал тебе важные услуги… Я открыл, где находился лагерь князя Георгия…

— Так…

— Вспомни, я сам, добровольно пришел к тебе!

— А куда тебе было идти? Урусуты прогнали тебя, Кипчакские степи стали покорны мне.

— Но…

Бату-хан повернулся к Субудай-багатуру:

— Мой мудрый советник! Ты обещал рассказать о борьбе моего великого деда с храбрым Ван-ханом.

Точно проснувшись, Субудай-багатур поднял голову и взглянул пристально на молодого джихангира. Он начал ровным, спокойным голосом:

— Бессмертный Воитель, твой славный дед воевал с владыкой караитов [63]Ван-ханом. Могучее и сильное племя было покорено. Но смелый Ван-хан не сдавался. Собрав своих последних храбрецов, он защищался, как волк. Это был могучий, смелый враг! Твой великий дед уважал его храбрость…

— Что же было дальше?

— Воины Чингисхана одерживали победы, нельзя было противиться им. Ван-хан был окружен. Он потерял последних нукеров и бежал с двумя слугами…

Бату-хан слушал внимательно и кивал головой. Юлдуз-Хатун придвинулась ближе. И Лахэ взволнованно прижала руки к груди. Князь Глеб обводил всех злобным взглядом.

— Славный Ван-хан спасся?

Субудай-багатур засопел:

— Нет, ослепительный! Желтоухие собаки, его слуги, предали его. Во время сна они подкрались к своему господину, убили и принесли его голову великому Чингисхану.

Все молчали. Субудай-багатур продолжал:

— Подлые собаки ждали милости Великого Воителя. Но он разгневался: «Когда Ван-хан был могущественным и сильным — вы служили ему! Когда он в несчастье доверился вам — вы воспользовались его горем!..» И мудрый Чингисхан приказал сломать предателям спину…

Бату-хан медленно повернулся:

— Ты слышал?..

Князь Глеб уцепился за ноги джихангира. Бату-хан оттолкнул его:

— Ты говоришь, что служил мне? За это тебе давали золото. А за предательство следует наказывать… Могу ли я доверять предателю?

Бату-хан покосился на серое, помертвевшее лицо Глеба:

— Достойный человек не боится смерти…

— Ослепительный! Прости… сжалься… — бормотал князь Глеб.

Маленькая дрожащая ручка легла на темную сильную руку Бату-хана.

— Хорошо… живи!

Князь Глеб бросился целовать красные сапоги Бату-хана.

— Уходи! — сказал резко джихангир. — Арапша! Прикажи нукерам увести коназа из лагеря в степь.

— Куда же я пойду!.. — закричал князь Глеб. — У меня больше нет родины!

Бату-хан отвернулся. Два нукера вытащили отбивавшегося Глеба. [64]Арапша, с непроницаемым, спокойным лицом, опустил за ним тяжелый дверной полог.

Глава двадцать первая

«А РУСЬ-ТО СНОВА СТРОИТСЯ!»

В марте в Перуновом Бору было безлюдно и тихо. Ратники, ушедшие по призыву рязанского князя, — как доходили слухи — бились и под Суздалем, и на Берендеевом болоте, и на берегах Сити и Мологи.

Вернутся ли? Вороги немилостивые никого в живых не оставляют…

На месте сгоревших изб разгромленного татарами селения остались только глиняные печи и груды черных, обугленных обломков. Только несколько крайних к озеру избенок сиротливо прижались друг к другу. Там ютились оставшиеся в живых ребятишки. Их пестовала жена Звяги, еще более исхудавшая, и две бездомные старухи. Они каждый день проверяли в озере мережи и приносили линей и карасей. Тем все и кормились, да еще коржиками, спеченными из мякины и толченой сосновой коры.

Весеннее яркое солнце растопило снега, завалившие вековые леса. Вокруг Перунова Бора нельзя было ни пройти, ни проехать. Птицы налетели дружными стаями, свистели, перекликались, пестрые дятлы долбили стволы и почирикивали: «Чок-чок!»

В начале апреля на лодках переехали озеро первые сбеги. Они говорили старухам рыбачкам вполголоса, точно все еще боялись, что их услышат татары:

— Много их еще бродит по дорогам, но, кажись, главная их сила ушла в Дикое поле. Теперь последние отряды татар потянулись туда же. А мы хотим к вам пристать. Здесь жито сеять… Не откажите! Тут нам любо: и от больших дорог подальше, и тихо, и рыбка в озере поплескивает… Наши яровые взойдут, и никто уже нашего хлебушка не отберет.