Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо

Те же, у кого в карманах денег не водилось, довольствовались библиотеками. Последние были не только в Александрии и Пергаме. Маленькие, небогатые, они не могли сравниться с великолепными царскими коллекциями, но по крайней мере предлагали посетителям основные произведения самых выдающихся авторов. О существовании этих мест нам также известно из надписей на камне. Например, мы знаем о библиотеке на острове Кос, недалеко от современной Турции. Сохранился фрагмент надписи, где перечисляются частные пожертвования в ее пользу. Отец с сыном оплатили строительство здания, да еще и пожертвовали сто драхм. Еще четыре человека пожертвовали по двести драхм и сто книг каждый. Еще двое – просто по двести драхм. Деньги, несомненно, предназначались для покупки книг. Есть свидетельства подобных инициатив в Афинах и других городах.

Не исключено, что такие библиотеки работали при местных gymnásion, где изначально юноши занимались атлетикой и борьбой. Слово «гимнасий» происходит от слова «нагота», потому что у греков – к возмущению варваров – было в обычае упражняться, без стеснения показывая обнаженное мужское тело, умащенное оливковым маслом. К эллинистической эпохе гимнасии преобразовались в образовательные центры с аудиториями и читальными залами. Мы точно знаем, что в афинском гимнасии имелась библиотека, потому что часть каталога сохранилась в камне. По всей видимости, он был выбит на стене, чтобы читатели могли быстро просмотреть его и не мучиться, разворачивая и сворачивая свиток, который, к тому же, быстро пришел бы в негодность от постоянного использования. Судя по каталогу, библиотека специализировалась на комедии и трагедии. Более двадцати пьес Еврипида, более десяти – Софокла. Пятнадцать комедий Менандра. Всего две книги в прозе, из которых одна – речь Демосфена. А вот в библиотеке на Родосе, известном центре риторической науки, почти не было театральных произведений – она специализировалась на исторических и политических текстах.

Если экстраполировать сведения об Афинах и Родосе на все города с гимнасиями, окажется, что в эллинистической Греции было более ста библиотек – нежная сеть сосудов, перекачивавших кислород слов и историй во все уголки империи.

75

Семи лет от роду Демосфен осиротел. Отец, оружейник, оставил состояние, достаточное для безбедной жизни, но всё присвоили попечители. У разоренной матери не осталось средств, чтобы обеспечить сыну хорошее образование. Семья бедствовала. Соседские мальчишки насмехались над тощим, хилым, болезненным Демосфеном. Даже придумали ему кличку: bátalo, буквально «анус». В довершение бед он страдал каким-то дефектом речи, которого стыдился так, что едва мог говорить. Скорее всего, заикался или испытывал трудности с произнесением некоторых согласных.

Рассказывали, Демосфен победил себя прямо-таки садистской дисциплиной. Пытался говорить, набив рот мелкими камушками. Совершал длинные забеги, чтобы укрепить легкие, и, задыхаясь, декламировал стихи на крутом подъеме в гору. Гулял у кромки моря во время шторма – совершенствовал способность сосредоточиваться под рык волн. Дома перед зеркалом произносил смелые фразы и принимал уверенные позы. Описанием этой сцены у Плутарха будто бы вдохновлялся Роберт де Ниро в «Таксисте»: «Это ты мне сказал?!» Бедный, униженный сирота-заика стал лучшим оратором всех времен. Древние греки, как и современные американцы, обожали истории о преодолении себя.

Десятка символизирует совершенство. Она лежит в основе десятичной системы счисления. Зачастую является высшей академической оценкой – «отлично». У пифагорейцев была священным магическим числом. Неслучайно, что аттических ораторов, чьи произведения заслуживали включения в канон и сохранения, тоже было десять. Древние полагали, что завораживающая сила слов находит высшее выражение как раз в речах.

Греки всегда считались неутомимыми болтунами и сутяжниками. Герои их мифов были не просто буйноголовыми мускулистыми силачами, как в других культурах. Нет, они всегда могли при случае выдать цветистую речь, потому что их воспитывали в уважении к слову. Афинская демократия расширила сферу применения речей: все афиняне (читай – все свободные мужчины) имели право выступать перед согражданами в народном собрании, где принимались политические решения, и оценивать в составе судов присяжных чужие выступления. По-видимому, они обожали непрерывные монологи, составлявшие основу повседневной жизни повсюду, от агоры до парламента. В одной из комедий Аристофан высмеивает некоего Филоклеона, страдающего патологической зависимостью от судов. Чтобы избавить отца от пагубной тяги, его сын устраивает судилище дома и предлагает Филоклеону председательствовать. За неимением преступника судят домашнего пса, сожравшего в кухне кусок сыра; стороны обвинения и защиты произносят пламенные речи. Пантомима действует на Филоклеона, как доза метадона на героинового наркомана.

Геродот рассказывает, что накануне решающего сражения при Саламине, перед которым всем полагалось бы хорошенько отдохнуть, греческие военачальники затеяли ожесточенный спор, длившийся почти до рассвета. Простые солдаты тем временем ворчали, осуждая неблагоразумие главных. Это не помешало грекам выиграть битву, но Геродот с явным сожалением констатирует вздорный дух соотечественников, который, по его мнению, помешал им построить сильное единое государство. Да, они любили острые слова и жалящие доводы и поэтому умели сочинять стихи, сиявшие, словно россыпи алмазов, но также и превращать любую дискуссию в бесплодную разрушительную свару.

Ораторство древнегреческих законников и государственных деятелей отличалось от современного. Отсутствие наказаний за клевету и оскорбления позволяло противникам не стесняться в выражениях. Они сыпали нескончаемыми личными обвинениями и подозревали друг друга в корыстных низких побуждениях, что прибавляло дебатам вульгарного азарта, как на кулачных боях. Искусство ранить врага ядовитыми выпадами достигло такого совершенства, что зрелище получалось восхитительное. В судах – а в Греции практиковался суд присяжных – доказательства имели меньшее значение, чем хитроумие аргументов. При частных тяжбах правосудие требовало, чтобы истец сам защищал свою позицию в двух речах. Института, подобного адвокатуре, не существовало. Обыкновенно тяжебщики, не уверенные в своей способности сочинить сокрушительное выступление против обидчика или в собственную защиту, нанимали так называемого «логографа», который изучал дело и писал убедительную, как можно более понятную и доходчивую речь. Клиент разучивал ее наизусть и представал перед судом. Так зарабатывало на жизнь большинство ораторов. В основном они старались участвовать в делах, которые могли обеспечить им престиж и помочь в начале политической карьеры.

Лучшие политические и судебные речи публиковались вскоре после произнесения, пока полемика еще не успевала улечься, и люди читали их с тем же удовольствием, с каким мы сегодня смотрим сериалы про адвокатов. Кстати, в одном из моих любимых фильмов на тему суда, «Убить пересмешника», содержится отсылка к древнегреческому ораторству. Главного персонажа фильма (и романа Харпер Ли), адвоката, которому свое зрелое, залитое по́том, отеческое лицо подарил Грегори Пек, зовут Аттикус Финч – явный намек