Злой город - Дмитрий Олегович Силлов

– Надо было вообще в доме снедь готовить, – проворчал Васька.

– На всю сторожу? – усмехнулся Иван. – Ну-ну. А печь для такого-то котла ты своим скоморошьим языком построишь?

Мужики, сидящие вокруг костра, одобрительно засмеялись.

– У меня язык не для того, – хмыкнул скоморох. – Я своим языком от любого кузнеца отбрехаться смогу. А вот ежели вы об свой кулеш с ордынскими камнями зубы обломаете, то скалиться вам боле точно нечем будет – холстина-то, глянь, местами дырявая. Рассказывайте потом своим бабам, как в геройской битве с котлом и ложкой щербатыми стали.

– Где? Где дырявая?

Кряжистый мужик, чуть не до глаз заросший густой рыжей бородой, расчесанной бережно и аккуратно, вскочил на ноги, чуть не обнюхал холстину, а заодно и котел под ней, и, не найдя ни в том ни в другом изъяна, под смех присутствующих вернулся на свое место.

– Вот ведь змей, – проговорил он, покачивая головой. – И откель у человека такой язык?

– А из такого ж пруда, что и твоя борода, – немедленно отозвался скоморох. – Только не лопатой, как у тебя, бородатый.

Видимо, борода была больным местом рыжего.

– А ну сказывай, чем тебе моя борода не понравилась? – загудел мужик, поднимаясь из-за костра и засучивая рукава.

– Будя вам! – поморщился кузнец, приподняв холстину и ворочая в котле поварешкой на длинной ручке. – Ишшо не хватало, чтоб мы перед битвой друг дружку колошматить начали. Для ордынцев дурь свою приберегите.

– И то правда, – одумался рыжий, садясь обратно на свое место. – Но бороду мою боле не замай!

– Да сдалась мне твоя борода, – отмахнулся Васька, поворачиваясь к кузнецу. – Слышь, дядь Вань, расскажи каку-нить бывальщину про славные дела русских богатырей.

– А что ж ты, скоморох, сам бывальщину не расскажешь? – удивился кузнец.

– Так мое дело людей веселить, – серьезно ответил Василий. – Но чую – скоро нам всем не до веселья будет. Я все больше по сказкам да погудкам – а ныне людям иные сказы требуются.

– Вот ты и сложи, – сказал кузнец, внимательно посмотрев на парня.

Скоморох задумался, но почти тут же посветлел лицом.

– А и сложу! Но не бывальщину, а былину. Чтоб, когда гусляры ее пели, за душу брала, до сердца доставала! Вот только…

– Что только?

Скоморох вздохнул.

– Дойдет ли до людей та былина? Ежели суждено нам будет всем костьми здесь полечь.

Иван отрицательно покачал головой.

– Не, не поляжем. Всяко кто-то да останется. Так что складывай свою былину, не сумлевайся. Про нас… и про наших воев погибших.

Люди у костра притихли. Два ордынских штурма не прошли даром, несмотря на надежные укрепления. Полтора десятка свежевыструганных деревянных крестов выстроились прямо за церковью – городской погост лежал в тихой березовой роще за городской стеной, и пути к нему нынче не было.

– Про них точно надо, – стукнул кулаком по колену рыжебородый. – Ты это, слышь, Василий, не подкачай.

– А пока, может, нам гость иноземный чего расскажет.

Мимо костра неторопливо проходил Ли, погруженный в свои думы.

– Эй, Ли́ня! – окликнул его Иванов подмастерье. – Не побрезгуй, посиди с нами.

Ли остановился и непонимающе посмотрел на парня.

– Иди, иди к нам, – замахали руками остальные. – Кулешу с салом отведай, скоро готов будет.

Последний из чжурчженей колебался. Несмотря ни на что, ему было все еще как-то неуютно в осажденном русском городе. Так мог бы, наверное, чувствовать себя некогда виденный им в императорском зверинце Кайфэна белый волк, случайно угодивший в стаю серых лесных собратьев.

Иван молча поднялся и, подойдя к Ли, положил руку ему на плечо.

– Пошли, друже, – сказал он. – Не побрезгуй нашей пищей.

И тут неожиданно для самого себя глаза последнего из чжурчженей стали влажными. Странное это чувство для того, кто привык быть последним оставшимся в живых, – ощутить, что другой сильный и гордый народ считает его своим. Непривычно щемит в груди от этого чувства и почему-то предательски слезятся глаза.

Рукавом халата Ли смахнул что-то с лица – может, слишком рано проснувшегося комара. Потом кивнул и пошел рядом с кузнецом.

– Садись, Линя, – подвинулся рыжебородый. И обвел присутствующих звероватым взглядом – не оспорит ли кто, что гость непременно должен сидеть между ним и Иваном?

Не оспорили.

Кулеш оказался на редкость вкусным. Рыжий сбегал куда-то к возам и приволок объемистую баклагу зеленого вина.

– Давай, Линь, за знакомство!

Последний из чжурчженей пригубил терпкий напиток и, поклонившись, отставил чарку. Густые брови рыжего поползли кверху.

– Не по вкусу?

Ли покачал головой.

– Лучшего вина я не пил у самого Императора. Но сегодня нельзя. Вдруг завтра Орда снова пойдет на штурм?

Поднесенные было к губам чарки сами собой опустились.

– Прав Линя, – вздохнул скоморох. – Да и нам скоро сторожу сменять. Хороши бы мы были с пьяными рылами.

– Так, может, нам гость расскажет бывальщину? – подмигнул Иван. – Судя по тому, как он ловко всяких придумок на стены понастроил, у него в запасе тех бывальщин как звезд на небе.

– Бываль-щину? – переспросил Ли, запнувшись на незнакомом слове.

– Ну, быль про то, как твои предки воевали. Как подвиги совершали.

По лицу последнего из чжурчженей скользнула тень, будто проносящаяся мимо ночная летучая мышь коснулась его крылом.

– Хорошо, – медленно проговорил он, немигающим взглядом уставившись на огонь. – Я расскажу вам бываль-щину о великом полководце Сун Цзы, жившем в древнем царстве У восемнадцать столетий назад.

– В каком царстве? У? Так царство и звалось? – громким шепотом переспросил Васька, но на него зашикали, и он замолчал.

Ли продолжал говорить ровным, спокойным голосом, словно читая старинный текст, начертанный на огненных языках пламени костра.

– Однажды правитель У призвал к себе великого полководца и спросил его: «Я слышал, что ты учишь своих командиров сражаться на местности смерти. Расскажи мне, что это такое». Сун Цзы с достоинством поклонился правителю и попросил, чтобы тот повелел принести клетку с бамбуковой крысой. Правитель удивился, но приказал доставить во дворец требуемое…

Неслышным шагом подошел к костру и стал рядом воевода, но увлеченные рассказом слушатели его даже не заметили…

– Тогда Сун Цзы открыл дверцу клетки и попросил правителя, чтобы тот приказал своему слуге убить крысу рукояткой от опахала. Заинтересованный правитель отдал приказ. Слуга удивился не меньше правителя, но, повинуясь приказу, просунул в клетку длинную деревянную рукоять и ударил крысу. Удар был несильным – клетка была слишком тесной для того, чтобы как следует размахнуться. Тогда слуга ударил снова – и промахнулся. Крыса успела увернуться. Увлеченный охотой, слуга принялся с азартом гонять зверька по клетке, надеясь прижать его концом палки к прутьям или к