Тайна смуты - Сергей Анатольевич Смирнов

Святейший присел рядом.

– Ты на ребят зла-то не держи… да вижу, что и нет его в тебе на корню, – так же ласково рёк святейший. – Час дорог. Ухо теперь навостри. – Чуть приклонился святейший к Тарасу и заговорил повелительно: – Речено мне, по молитвам, отцами, – и святейший перстом в высь указал, – ты нынче един и есть, козачок, кому по силам доставить сие мое послание в Троицу, архимандриту её, Иоасафу. Вот оно! Тотчас и возьми.

Тарас невольно взял то, что не издали протянул ему святейший – на ощупь такая же трубочка, что теперь у него к копчику прилипши сидела.

Тут бы и воспарить Тарасу – не только к стенам Троицы, а и в саму Троицкую обитель его посылают! И кто? Сам святейший! Его-то молитвами сквозь стену пройдёшь! А уж в Троице не только рукою, а самим дыханием подать и до «зеницы ока», Елены свет-Никитичны!

Да только, напротив, так сердцем и упал Тарас, весь похолодел – и не медля, как на страшной исповеди, признался святейшему в том, в чем, по присяге, никому нельзя было признаваться:

– Так я ж, отец святейший, уже одно везу! Да вот только – проклятому ляху Сапеге!

– И то мне ведомо, – кивнул, ничуть не дивясь, святейший. – Так я и не воспрещаю. Вези. Долг есть долг. А Господь рассудит. Вези оба послания, а на месте смекнешь, какое первым отдать. Не перепутай только!

Совсем растерялся Тарас. Святейший прозорливо присмотрелся к козаку.

– Слыхал я, ты уж немало по Руси проездился, – вновь заговорил патриарх Ермоген. – Переведи-ка дух и расскажи словом кратким, что видал… имеем час, покуда тебя не хватятся.

А Тарас только и умел – что кратким словом. Так и поведал о своих скачках по дорогам.

– Ездил ты ездил, а вроде как самой Руси на её месте не видал, – вздохнул святейший. – Где ж она теперь, Русь?

– Не ведаю, отец святейший, – невольно вздохнул Тарас.

– Али нет больше Руси? – вопросил патриарх.

Тарас оцепенел, не зная, что и ответить.

– Внимай-ка мне, Тарасие, и разумей, – возвысил голос святейший, и слабое, но ясное эхо гласа его вернулось от стен и столпов храма гулким пологом. – Русь нынче есть. Русь лишь там и есть, где хоть бы двое соберутся во имя Господне. Вот как мы с тобой. Ради спасения веры и земли нашей собрал нас Господь – значит, во имя Господне! Вот здесь с нами и есть Русь. Да вот еще – там, где истинной любовью, а не корыстью хоть бы две души связаны… И в обители Троицкой, где стоят крепко против новой орды-то и молятся за Русь. Вот там Русь тоже есть. Может, вся она там и есть, коли более её нигде нет. Вот и разумей… А вся-то наипервейшая и коренная Русь уже там! – И святейший указал перстом в храмовый свод. – Там, где преподобный Сергий со ученицы уже срубили себе на полянах, в обителях Господних, новые келлии! Там, где благодать и простор вечны да необозримы. А здесь-то при нас, грешных, лишь остаток Руси… Вот, чтобы тебе, козаку, было понятно: одни ножны от сабли остались… Разумей. Однако ножны соблюсти нам надо – вдруг грядет день, когда Господь в наши ножны снова вложит саблю? Разумеешь?

– Разумею, отец святейший, – отвечал Тарас, хотя собрать все слова патриарха ни в голове, ни в сердце был не в силах.

– Ладно! Ещё в дороге подумаешь, – вновь ласково рёк патриарх. – Господь тебя благословит! Ступай с Богом! Пора…

И так святейший хлопнул десницей по спине Тараса, меж лопаток, что вдруг обнаружил тот себя уж на краю Ходынского поля, в своей родной козачьей сряде и на прекрасном аргамаке из конюшни князя Воротынского.

Глава девятая. На нечаянных вёрстах

Высок аргамак! Тарасу руку ввысь тянуть до холки. В седло, как на колокольню лезть. Сел Тарас, огляделся – далеко с такого коня видать. С краю Ходынки аж Тушинский лагерь Вора как будто виден.

Любопытно Тарасу – да и воля Воротынского на то есть: посмотреть, что там деется. Оглянулся Тарас: сторожевые ходынские стрельцы с подозрением глядят на мелкого запорожца, коего велено пускать куда угодно, – запорожцев-то они только во вражеской орде различали.

Провожатые тоже стали глядеть с сомнением, когда он второй раз оглянулся, тронувшись в сторону Тушина.

Тарас сообразил:

– Здесь ждите меня. Отец-князь велел мне Тушино разведать. Да меня там все как своего знают.

Смутная сердечная тревога стала вдруг тянуть Тараса к Тушину. Тронул Тарас вороного коня – вроде легче становится, а придержит – ещё сильнее к Тушину тянет.

Подъехал Тарас к дымам воровского стана со стороны знакомых донцов. И правда, все суетятся, будто мураши на разворошённой куче. Сборы идут. Многие жилые будки-палатки уже сломаны и на возы сложены – на легкие дрова в поход. Кони посёдланы, пары над ними в небо парят. Осталось только пики разобрать.

Увидев Тараса, знакомый есаул сразу рукой махнул:

– А, гонец Иван Мартыныча! Теперь сдачу от Шуйского везёшь?.. Ан некому уж. – И, не дожидаясь ответа, махнул к себе рукой: – Айда с нами!

– Куда? – изумился Тарас.

– А на Калугу! – отвечал есаул.

– А почто на Калугу? – ещё больше изумился Тарас.

– Так к царю Дмитрею Иванычу, – с каким-то тревожным весельем отвечал есаул. – Он намедни ж на Калугу утёк.

– Как утёк? – Тарас аж шапку с головы сорвал, жарко ему стало – макушку решил остудить, чтоб яснее понималось.

– Так верно заопасался, что свейцы в спину ударят… О Скопине-то слышно. А тогда и ходынцы – в лоб. В клещи возьмут.

Тарас в высоких стременах в рост поднялся, чтобы ещё выше стать – и увидеть, что там, на другой стороне от стана донцов в Тушине. Ещё и сам не уразумел, зачем ему то надо, а уж увидел – кровлю царской избы. Дым из её трубы не валил, праздной торчала труба. И татар касимовских при избе не было.

Мука-досада кольнула сердце Тараса – неужто не увидеть? Кого? А вот оно, диавольское-то искушение – её, её, царицу! Вот куда потянул Тараса внезапный жгут сердечного водоворота! Выходит, нет царицы в стане. Ушла с Дмитреем Иванычем…

– А гетман что? – тряхнул головой Тарас и вспомнил о Рожинском.

– Гетман-то пил намедни с утра, вдругорядь, с государем мертвецки, – раскрывал есаул дальше небывалые новости, с коими бы тотчас на Москву скакать то ли к князю-боярину Воротынскому, то ли к святейшему, то ли бить рукоятью нагайки прямо в кремлевские врата самого