Генри Хаггард - Мари

Дингаан колебался, ибо ему не хотелось щадить буров, и я, заметив это, взял наизготовку ружье. Возможно, он это увидел, а может, и чувство чести, как он понимал это слово, превозмогло кровожадное желание. Во всяком случае, он сказал одному из своих советников:

— Осмотри труп грифа и проверь, есть ли в нем отверстие от пули.

Тот повиновался и стал ощупывать всю массу раздробленных костей и мяса, но нашел не отверстие, а саму пулю, застрявшую в плотной коже. Зулус вытащил ее и, подняв вверх, так держал, чтобы все ее видели.

— Макумазан выиграл свое пари, — сказал Дингаан. — Его колдовство победило, хотя и с большим трудом. Макумазан! Забирай этих буров, они теперь твои, и убирайся с ними из моей страны!..

ГЛАВА XV

Ретиф просит об одолжении

Время от времени, в течение нашего тревожного жизненного путешествия, мы достигаем маленьких оазисов почти полного счастья, вкрапленных то тут, то там в тернистые дебри нашей жизни. Иногда они бывают всего лишь часами плотского наслаждения. В других случаях они как бы красиво созданы водами, текущими из наших духовных источников бытия, и мы чувствуем присутствие и поддержку нас со стороны самого Бога внутри нас и вокруг нас, направляющего наши стопы к невообразимому концу, который является Им самим… Случайно, однако, все это — физическое удовлетворение и божественная и человеческая любовь — смешаны в одно целое, подобно душе и телу, и мы можем сказать: «Теперь я знаю, что такое радость…».

Такой час пришел для меня вечером того дня, когда я выиграл пари у Дингаана, когда дюжина жизней, или около этого, были поставлены на карту моих нервов и искусства. Они не изменили мне, хотя я знал, что, не будь подсказки от Ханса (а кто послал эту подсказку, спрашиваю я?), то они вообще не сослужили бы мне службу. Со всеми моими прикидками и опытом, мне никогда не пришло бы в голову, что замечательные глаза грифов улавливают вспышку пороха даже при ярком солнечном свете, и они отклоняются от своего пути раньше, чем их может настигнуть смертоносная пуля.

В эту ночь я действительно, был маленьким ребенком. Даже Анри Марэ оттаял и разговаривал со мною, как отец мог бы говорить со своим ребенком. Он, всегда тайно нелюбящий меня, отчасти потому, что я англичанин, отчасти потому, что я всегда составлял компанию его дочери, и он ревновал меня. Отчасти по той причине, что я стоял на пути его племянника, Эрнана Перейры, которого он или любил, или боялся, или и то, и другое вместе взятые. Что касается остальных — мужчин, женщин и детей, — то они благодарили меня и благословляли со слезами на глазах, клялись, что хоть я и молод, никто другой не должен быть их командиром.

Можно себе представить, что фру Принслоо, она хотя и относила мой успех за счет жареной ею печенки и короткого сна, на котором она тогда настояла, ее восторг был самым шумным.

— Смотрите на него, — говорила она, указывая своим жирным пальцем на мою незначительную особу, обращаясь к своей семье. — Если бы у меня был такой муж, или сын, вместо вас, чурбанов, которых Бог привязал ко мне подобно путам на копытах ослицы, я была бы счастлива.

— Бог сделал это для того, чтобы предотвратить тебя от брыкания, старая фру, — шутливым тоном сказал ее супруг, спокойный человек. — Правда, если бы только он накинул другие пута и на твой язык, то я также был бы счастлив!..

В ответ фру шлепнула его по голове, а дети, хихикая, убрались с дороги.

Но наиболее блаженным явлением была моя беседа с Мари. Все, что имело место между нами, лучше предоставить воображению, поскольку любовная болтовня при любых обстоятельствах не интересна для других. Также это настолько священно, что его не следует смаковать. Одно только, однако, я изложу, потому что в свете дальнейших событий, я чувствую, что это было пророческим, и о нем не было сказано только случайно…

Это случилось в конце нашего разговора, когда Мари возвращала мне пистолет, который я дал ей недавно для ужасной цели.

— Три раза ты спас мне жизнь, Аллан: один раз в Марэсфонтейне, второй — от голода, и теперь, — в третий раз, — от Дингаана, прикосновение которого значило бы для меня смерть. Я теперь задаю себе вопрос: наступит ли когда-нибудь мой черед спасти твою жизнь?

Она в течение некоторого времени смотрела вниз, потом подняла голову и положила руку мне на плечо, тихо добавив:

— Ты знаешь, Аллан, я думаю, что это будет в… — и внезапно она круто повернулась на пятках и покинула меня, оставив фразу неоконченной, а меня в недоумении.

Вот так и произошло, что с помощью Провидения я получил возможность спасти всех этих достойных людей от ужасной смерти. И, однако, я часто размышлял, что если бы события пошли иначе, если бы, например, король грифов нашел в себе силы отлететь умирать подальше, то конец мог бы быть иным. Тогда я наверняка выстрелил бы в Дингаана и убил бы его, и каждый из нас, конечно, был бы убит на месте. Но, если бы Дингаан умер в тот день, тогда Ретиф с его спутниками никогда не были бы так зверски убиты… Также, если бы мирно настроенный Панда, брат Дингаана, унаследовал бы его трон, очевидно не было бы и последующей резни в Виинене, и все остальные сражения не имели бы места. Но именно так было суждено и кто я, собственно говоря, такой, чтобы спорить с судьбой? Несомненно, было предопределено, чтобы эти события произошли, и они произошли, как им было положено! Тут уж нечего говорить!

Рано на следующее утро мы собрали наших быков, которые немного отдохнули и отъелись. Через час-два началось наше странствие, согласно данному Дингааном слову. Он даже прислал нам проводников под командованием капитана Камбулы, чтобы показать нам дорогу до Наталя.

Я позавтракал в то утро вместе с преподобным мистером Оуэном и его людьми, причем моей целью было уговорить его уехать вместе с нами, ибо я не считал что Зулуленд является безопасным местом для белых женщин и детей. Мои усилия оказались бесплодными. Миссис Галлей, жена отсутствовавшего переводчика, у которой было трое малышей, мисс Оуэн и прислуга, Джен Вильямс, очень хотели поступить так, как рекомендовал я. Но супруги Оуэн, исполненные истинного миссионерского рвения, даже не хотели об этом слышать.

Они говорили, что Бог защитит их, что они в этой стране всего несколько месяцев, что это было бы актом трусости и предательства — бежать в самом начале их работы. Здесь я могу добавить, что после истребления группы Ретифа Оуэны изменили свою точку зрения, немного поспорили и бежали с величайшей поспешностью…

Я рассказал Оуэну, как близок я был к тому, чтобы застрелить Дингаана, после чего зулусы могли истребить всех нас. Это сообщение сильно смутило его. И он прочитал мне целую лекцию о грехах кровожадности и желания отмщения. Так что, обнаружив, что мы совершенно по-разному смотрим на вещи и спорить впустую бесполезно, я пожелал ему и его людям всего хорошего и всяческой удачи и пошел своей дорогой, мало догадываясь, при каких обстоятельствах нам предстоит снова встретиться…