Злой город - Дмитрий Олегович Силлов

алмас видели лучше, чем глаза людей. Она бросила взгляд назад, на замерший конный вал – и дальше, на холм, туда, где человек в черном плаще доставал из его складок продолговатый предмет, одновременно отдавая приказ толстому барабанщику на белом верблюде.

Алмас осторожно провела ладонью по волосам стоящего рядом с ней существа, словно пробуя на ощупь, не привиделось ли ей оно? И тут же вновь ее лапы стали каменными. Но не страх и не ожидание боли влили силы в этот камень. Новое, неизведанное ранее чувство заставило алмас схватить Тюрю за пояс и за грудки и точным броском зашвырнуть его обратно на сторожевую площадку проезжей башни.

Тюря и охнуть не успел, а уж понять что-то – тем более. Движения алмас были намного быстрее человеческих. Миг – и он камнем, выпущенным из пращи, взлетел вверх – и тут же, перелетев через тын, словно выдернутый из речки лещ шлепнулся на брюхо, больно ударившись грудью о деревянный настил.

– Ж-живой? – только и смог выдохнуть Кузьма.

– Живой… кажись, – простонал Тюря, хватая ртом воздух. От удара у него перебило дыхание. Но это не помешало ему на карачках метнуться к тыну и, свесившись, просипеть:

– К нам! К нам давай!!!

Алмас уже лезла по стене. Ей оставалось совсем немного…

Рокот барабанов настиг ее, когда до смотровой площадки оставалось не более сажени. И кто знает, что ее остановило – залп железных пуль, выпущенный из аркебузов пришедшими в себя Желтозубыми – или же вырванный из четырехпалого когтистого кулака пучок тонких детских волос…

Их взгляды встретились вновь – русского воина и древней валькирии. Но ее взгляд уже не принадлежал этому миру…

На острые колья, воткнутые в дно крепостного рва, алмас упала уже мертвой.

– Бей!!! – выдохнул-проревел воевода, как и все, потрясенный увиденным.

Словно того и ждали десятки русских луков, зло прозвенев тетивами, и не руками, а сердцами стрелков посылая смерть в смешавшуюся толпу степняков.

– Таку девку загубили, нехристи! – бормотал Тюря сквозь слезы, голыми руками, без перчаток натягивая тетиву самострела и не замечая кровавых порезов на пальцах. – Вот я вам ужо, ироды! Вот я вам! Попомните Тюрю!

Сторожа переглянулись. Егор показал глазами на окровавленную тетиву и коротко кивнул старшему.

– Давай, парень, – сурово сказал Кузьма, отодвигаясь и суя в руки Тюре деревянное ложе. – Отомсти за любу свою.

– Я?!

Чтобы гридень, да еще сторож проезжей башни дозволил холопу коснуться самострела!..

– Ты! Ныне перед ворогом мы все русские люди, что за землю свою грудью встали. Слыхал, что воевода сказал? Бей, говорю!

Больше Тюря себя упрашивать не заставил. Смахнул рукавом слезу, приник к ложу, и хоть не стрелял из такого оружия отродясь – с отчаянной силой надавил на скобу.

Хлопнула тетива – и два всадника, пробитых одним болтом, покатились с коней. Сердцем – им не только видеть можно…

Со стены тоже прозвучала короткая команда, брошенная последним из чжурчженей. Гигантская ложка, влекомая туго скрученными жгутами, набрала скорость и жестко ударилась о балку-ограничитель. Словно рой злых шмелей прожужжал над головами русских воинов – и врезался в самую гущу кипчакских лучников.

Основная масса железных шипов размером с кулак, состоящих из четырех смотрящих в разные стороны жал, прошлась по головам всадников. Сила удара русского камнемета была такова, что заточенные жала насквозь пробивали и усиленные железными бляхами шлемы, сработанные из толстых буйволовых шкур, и многослойную кожаную броню всадников. А внизу, под стеной, вновь стонали натягиваемые жгуты Игнатова камнемета, и снова, и снова метали в ордынцев оперенную смерть русские луки и самострелы.

Кипчаки, визжа, попытались восстановить «карусель» – но куда там! Кони спотыкались о трупы, падали, топча и сминая всадников, – даже если те успевали соскочить с падающего коня, их тут же сбивали с ног и затаптывали другие.

А в воздух уже взметнулся новый смертоносный рой…

– Отступление, – бросил Субэдэ барабанщику, поворачивая коня…

Алмас стоила всех кипчаков вместе взятых. Но даже лишившись превосходного меча, сломавшегося в самый неподходящий момент, не стоит разбрасываться тем оружием, которое осталось. Хотя кипчаки были мечом, по которому настоящий воин сожалеет недолго, но все-таки это было оружие.

…Воевода вложил в колчан последнюю неизрасходованную стрелу и отстегнул от шлема металлическую защитную маску.

– Все, – устало сказал он. – Больше не сунутся. Все поле шипами усыпано.

– Это так, – кивнул стоящий неподалеку Ли. – Но это только сегодня. Ночью хашар соберет шипы, а завтра все начнется сначала.

– Кто соберет? – не понял воевода.

– Хашар. Так они называют пленных. Притом неважно, кто это – воины, мирные жители, женщины, старики, дети. Это даже не боол – рабы, которые имеют хоть какую-то ценность. Хашар – это только мясо, которое стоит гораздо дешевле лошадиного. Ослушавшихся просто убивают на месте.

Воевода вперил в Ли тяжелый взгляд. В его глазах, посеченные красной паутиной от недосыпа и перенапряжения, было недоверие.

– Правду ли молвишь, купец иноземный? Люди так не воюют.

Во взгляде последнего из чжурчженей не было ничего. В который раз уже мелькнуло в голове воеводы – а живой ли человек перед ним. Рука сама дернулась кверху – перекреститься, но остановилась на полпути и лишь легла на рукоять меча.

– Люди, может, и не воюют, – бесцветным голосом произнес Ли. – А ты уверен, воевода, что это люди, а не смертные демоны с куском мрака вместо души? Я – нет. Хорошо только, что у них мало хашара – это значит, что им самим уже не хватает еды. Они уже убили детей и самых слабых. Сейчас у них остались только взрослые и сильные пленники, которых они пошлют на штурм впереди своих воинов.

Воевода отрицательно покачал головой.

– В своих мы стрелять не станем.

– Мудрое решение, – сказал Ли. – Но тогда твои воины скоро сами станут хашаром. Хотя нет. И тебя, и твоих воинов, а также их жен и детей ждет смерть – ведь вы посмели сопротивляться. Те, кто стал хашаром, не сопротивлялись.

– То их выбор.

Воевода поднял лицо к небу, придержав рукой шлем. Высоко-высоко, рядом с редкими облаками, раскинув крылья, парил степной орел. Воевода улыбнулся.

– Ишь, вернулся уже в родную сторонку. Тоже свой выбор сделал. Хоть сторонка-та вытоптана да выжжена.

Словно в подтверждение его слов со стороны леса пахнуло паленым. Воевода втянул носом воздух, нахмурился и вновь повернулся к Ли.

– Так вот, друже, – промолвил воевода сурово, – у нас тоже свой разум имеется. И свой выбор. Своих бить – то не по-нашему. Придумается что-нибудь.

– Это твой Путь, воин, – кивнул Ли. – Но учти, утром ордынцы снова пойдут на