Морской царь - Евгений Иванович Таганов

— Но ведь это ты придумал поединки «двое на одного»? — не без язвительности поддерживала Калчу Лидия. — Ещё и говоришь, что нет героя, который может справиться с двумя просто умелыми ратниками. А ведь это то же самое, что нападать на безоружного.

— Ну вот хотел вас, доверчивых, обмануть и не получилось, — смеясь, сдавался он.

Эсфирь всё не могла забыть, как он год назад отказался от её любовных услуг в пользу Корнея, и раз за разом хотела выяснить, какие именно ему нравятся женщины. Князь с удовольствием отшучивался: «молчаливые», «застенчивые», «безропотные», «терпеливые», «самоотверженные». Но однажды ему самому стало интересно: а действительно — какие?? И он вслух при купальщицах попытался разобраться:

— Видимо, всё дело в моей матери. Когда мне было пять лет, её вместе со мной изгнали из нашего селища. И десять лет подряд, я лето проводил с двоюродными братьями в Бежети, а зиму вдвоём с матерью в лесной землянке. И за эти десять лет я не слышал от матери ни одной жалобы на такое её положение. В первую зимовку на нашу землянку напал медведь-шатун. И моя мама, она была худенькой и ростом ещё меньше Калчу, сумела убить его: вилами, рогатиной, стрелами из самострела. А ещё за десять лет мы с ней ни разу не голодали, хотя в самой Бежети небольшой голод был. Своими ловушками и самострелом она добывала дичи столько, что хватало даже для обмена на хлеб, репу и овёс. Но самое главное, что ей от моего деда Смуги Везучего достался целый сундук со свитками на словенском и ромейском языке. Как этот сундук попал в Бежеть, я так никогда и не узнал, но попал. И дед был единственным человеком умеющим читать по-словенски и этому он научил мою маму. А она уже в землянке научила читать меня. А чуть позже я уже сам подобрал ключ к пониманию ромейских свитков. Вот и весь секрет моего отношения к женщинам: «Делай, что должна делать и ни на что не ропщи».

«Курицы» выслушали его слова молча, внешне никак не прореагировал. Однако вскоре Дарник заметил кое-какие изменения в их поведении. Калчу к своему учителю словенского языка, взятому ещё зимой, добавила учителя-ромея. Следом за ней принялась изучать ромейский язык и пристрастилась к чтению ромейских книг и Милида. Евла ещё больше развила кипучую деятельность, открыв в Ставке большую прядильную мастерскую и лавку по продаже готовых тканей и ковров. Лидия посадила восемь своих лучших учеников за переписку ромейских книг. Эсфирь, помимо перевода с другими толмачами ромейских книг на словенский язык, открыла школу для кутигурских детей.

Что касается расспросов Евлы на купаниях, то её больше всего интересовало: будет ли новое пополнение в Курятнике или Женском Круге, как они сами предпочитали себя называть, и вообще, почему он выбрал именно их пятерых? Не угрожает ли им появление, например, Меванчи или кого ещё? Ну и допросилась, в конце концов, когда Рыбья Кровь им с улыбкой сообщил:

— Причина вашего выбора мной очень простая. Перед каждой из вас я в чём-то виноват. Как бы мы здесь не смеялись и не веселились, это чувство вины во мне никак не исчезает. Но когда вы вместе, и чувства вины становится больше в пять раз, то я понимаю, что ничем и никогда не исправлюсь перед вами, и от этого сразу обретаю полную свободу и в словах и действиях. Низкий поклон вам за это!

Увы, «курицы» подобные тонкие намёки не понимали, им хотелось чётко услышать, за что именно Великий Князьтархан виноват перед ними. Почему бы бестолковым и не признаться:

— Перед Калчу — за то, что когда-то приказал отрубить ей на руке три пальца, перед Лидией — что в Дикее её чуть не повесил, пусть она сама расскажет как это было, перед Эсфирью — что не сделал её своей первой помощницей, перед Евлой — что не ценю её по заслугам.

— А перед Милидой? — в четыре голоса вопрошали советчицы.

— Перед Милидой — что даю ей много поводов для ревности, хотя она знает, что её я никогда ни на кого не променяю. (Как же порозовела она от удовольствия!) Просто у нас с ней есть один секрет, о котором мы никому не скажем.

Когда после купания они с женой вернулись в Золотую Юрту, Милида спросила:

— А какой у нас есть секрет?

— Ну как же! — ласково обнял он её. — Помнишь, ещё в Варагесе я попросил тебя, чтобы не случилось, всегда встречать меня с радостной улыбкой. И полтора года ты держишь своё слово. Из-за одного этого ты навеки моя главная и единственная жена.

Сама Милида в купальных зубоскальствах участвовала только как зритель и слушатель, отчего чувствовала себя порой не очень ловко.

— Наверно я рядом с ними выгляжу совсем глупой и неразвитой, — жаловалась она мужу. — Я пока придумаю, что сказать, а разговор ушёл далеко вперёд. Тебе должно быть стыдно за такую жену.

— Наоборот, ты выбрала самую верную линию поведения, — успокаивал он её. — Весь твой вид очень чётко говорит: что мне надо, я могу спросить у мужа и наедине. Они это видят и ничего не могут поделать с твоим явным первенством. Потом ты самая красивая и молодая. Всё что надо к тебе ещё придёт. Как говорят кятцы: собака лает, а караван идёт.

Две недели, отпущенные на подготовку к Тудэйскому походу, между тем миновали, и в Курятнике всплыл самый главный вопрос, который произнесла Евла:

— А кого взять с собой в качестве походной наложницы, ты уже наметил?

— Кого мне выберете, ту и возьму. А ещё лучше на меня «пояс верности» надеть, а ключ вам оставить, — с серьёзным видом «вошёл в положение» ревнивых «куриц» Дарник.

— По-моему всё просто, — заметила на это Калчу. — Он на каждую бирему берёт по ватаге юниц. Любая из них сочтёт за честь разделить ложе с Князьтарханом.

— Мы с Лидией тоже можем плыть, — заметила Евла.

— Вот только согласится ли он на это? — Эсфирь намеренно обращалась куда-то в сторону, словно находящийся рядом Дарник мог её не слышать.

Вольности «куриц» уже давно следовало приструнить. Он и приструнил:

—