Пыль. История современного мира в триллионе пылинок - Джей Оуэнс

«Общее между нами в том, что все мы – жители этой маленькой планеты», – сказал однажды Джон Фицджеральд Кеннеди. Мы и правда живем на одной планете, но вот воздухом дышим разным. Пыль (как внутри помещения, так и снаружи) – фактор внушительной экологической несправедливости.

* * *

Как раз этому посвящена книга. Частицы могут быть крошечными, но проблемы, которые ими порождаются, носят поистине планетарный характер. Мое внимание сосредоточено на пыли, созданной человеком. Антропоцентричный подход, но как еще рассматривать антропоцен? Сегодня, в этой новой геологической эпохе, творцы мира – мы. Деятельность человека изменила мировые биогеофизические системы: циклы углерода, азота и фосфора; круговорот пресной воды, огромные эрозионные потоки песка и почвы; воздух, воду и скалы по всему земному шару. Постепенно, а затем внезапно (и совсем не равномерно в плане распределения) наш вид превратился из бездеятельных космических пассажиров в современных Прометеев, которые поджигают планету, и убеждаются, что она действительно горит.

Масштабы этого сдвига и его последствий (как существующих, так и потенциальных) даже трудно вообразить. Нам легче всего представлять вещи, не превышающие по размерам части тела – чтобы их можно было измерить сантиметрами или футами. Плюс желательно, чтобы их было не больше десятка – ведь тогда получится пересчитать по пальцам. У большинства людей восприятие масштаба ограничивается миллиметрами с одной стороны и километрами с другой. А вот со всем, что за этими границами, уже возникают сложности.

Это одна из причин задуматься о пыли: бросить вызов самим себе и попытаться увидеть мир в масштабах, выходящих за рамки нашего ограниченного воображения.

Пыль, которую мы обсуждаем в этой книге, почти всегда меньше миллиметра размером. Очень часто – в сотни или даже тысячи раз меньше, то есть от 1 до 10 микрометра (мкм). Частицы пыли неизменно сравнивают по размерам с человеческим волосом. Его средний диаметр – 70–90 мкм в зависимости от происхождения владельца [26]. А пылинка зачастую в сотни раз меньше. Пыль – прямо на границе нашего видения. Вернее, остроты зрения, то есть способности невооруженного человеческого глаза воспринимать объект как отдельный. При ярком освещении нам проще различать пылинки – например, когда солнце падает на гладкую поверхность, обнажая ранее невидимый пушок. Но в большинстве случаев мы воспринимаем не отдельные частички, а их общий эффект (к примеру, облако дыма). Среди самых крошечных пылинок в этой книге – урановая нанопыль, которую сдувает с незащищенных отвалов горнодобывающей промышленности в индейской резервации Лагуна-Пуэбло, штат Нью-Мексико. Это вещество измеряется уже даже не миллионными долями метра (микрометр), а миллиардными (нанометр). А вот доктор Клэр Райдер, специалист по аэрозолям из Редингского университета, утверждает, что важнейший фактор моделирования климата, который часто игнорируют, – это «гигантская пыль». Тут, впрочем, надо понимать, что «гигантская» – это от силы 20 мкм, так что все относительно.

Так или иначе, сквозь нечто крошечное мы можем рассмотреть что-то огромное и очень древнее. А вместе с тем – заглянуть в будущее собственной планеты[27]. В первой половине книги рассказывается о разных местах и явлениях: к примеру, Лос-Анджелесе начала XX века, Пыльном котле 1930-х годов или высохшем Аральском море. Любая из этих историй показывает, что образование пыли – сложный механизм ответственности. Часто бывало, что пыль появлялась и вызывала проблемы в одном месте, а причина ее возникновения располагалась совсем в другом, где-то далеко. Например, в столицах или колониальных центрах, где решалось, куда вода должна течь, а куда нет. В главе 6, посвященной ядерным испытаниям, мы пройдем по следам радиоактивных осадков. Период полураспада радиоактивных ядер – тысячи лет. Это заставляет задуматься и помогает понять истинные последствия облучения для жителей пустынь и островов в Тихом океане. Затем, в главе 7, мы рассмотрим пыль как средство датирования ледяных кернов, которое позволяет заглянуть как в прошлое, так и в будущее. Изучая пыль и воздух внутри льда возрастом миллион лет, исследователи получают данные о былом климате Земли и на их основе строят предположения о динамике нагревания планеты.

Экофилософ Тимоти Мортон называет глобальное потепление «гиперобъектом». Это нечто настолько массивное и настолько широко распространенное во времени и пространстве, что оно становится уже слишком огромным для понимания [28].

Другие примеры гиперобъектов – пандемия коронавируса или капитализм. Их невозможно воспринять целиком и полностью, но это, впрочем, не мешает нам говорить о них как о явлениях. Да, мы можем попытаться понять их последствия с помощью данных и статистики или использовать кучу замысловатых абстрактных существительных, чтобы хотя бы попробовать показать масштаб концепций, с которыми имеем дело. Но сделать это получается не всегда. В такие моменты мы судорожно пытаемся нащупать свое место среди таких гигантских проблем – и, что особенно важно, найти в себе способность к действию, к переменам.

А вызовы эти и правда гигантские – не только для воображения, но и для политики или правосудия. Гуманитарный эколог Роб Никсон пишет, что «изменение климата, таяние криосферы, дрейф токсичных веществ, биомагнификация, вырубка лесов, радиоактивные последствия войн, закисление океанов и множество других медленно разворачивающихся экологических катастроф создают значительные характерные препятствия, которые могут помешать нам мобилизоваться и действовать решительно»[29]. Последствия этих «научно запутанных катаклизмов» наступают не сразу, а «откладываются, часто на несколько поколений». Когда государственная политика формируется вокруг четырех- или пятилетнего избирательного цикла, а временной горизонт у СМИ – всего пара дней, как вообще заинтересовать кого-то тем, что Никсон называет «анонимными катастрофами, в которых нет главных героев»? Как нам сделать видимым наносимый вред – даже если это, как выражается Роб, «медленное насилие», то есть «насилие, которое происходит постепенно и незаметно; насилие отложенного разрушения, рассредоточенное во времени и пространстве; истощающее насилие, которое обычно вообще не рассматривается как насилие»?

Именно поэтому я и пишу о пыли. Я надеюсь, что через столкновение масштабов – микроскопического и планетарного – выражу историю человеческих размеров, доступную для восприятия.

Мой рассказ основан на личном опыте. Это мои путешествия и интервью, а также устные и письменные свидетельства многих других людей, живших и живущих в тесном контакте с пылью. Судьбы некоторых переплелись с ней трагическим образом. Я не хочу просто писать о том, как происходит пыльная буря. Я хочу рассказать, какова она на вкус, как от электричества в воздухе гудит проволочная изгородь, как напрягаются ваши лопатки, когда от грязи чернеет небо. Я пишу о том, как пыль каждый день, год за годом, попадает в человеческие тела; как мельчайшие частички проникают из легких в кровоток и клетки и постепенно