Истории, написанные при свече - Людмила Вячеславовна Федорова

к печке, но опоздала немного: картошка с кабачками превратилась в угли.

Екатерина тяжело вздохнула, сделала «руки в боки» и проворчала:

– Лиза, я всё понимаю, столько потрясений сразу пережить нелегко, но надо как-то уже взять себя в руки немножко и постепенно начинать привыкать жить в таких условиях, а не в шикарном Санкт-Петербурге…

Я сначала от таких слов ещё хуже расстроилась, а потом собрала волю в кулак, сжала зубы, чтобы не заплакать, и тихо ответила:

– Хорошо, учите меня всему, подсказывайте…

Александра, Екатерина и Мария взялись моему обучению, как выразилась Трубецкая «жизни храброй сибирячки и мужественной жены декабриста-каторжника»…

Незаметно пролетело три года, потому что один день сравнительно мало отличался от другого, хотя, конечно, истину говорят, что двух совершенно одинаковых дней, как и людей, не бывает…

Я научилась готовить разнообразные блюда из той простейшей еды, что тут могла купить, колоть дрова, шить сама себе тёплую и простую одежду, и многому другому.

Мы виделись с ненаглядным Афанасием постоянно, через день, мы общались по три часа, и это были особо счастливые моменты, я всегда передавала ему сумку с едой. Скоро меня стали пускать к нему в камеру, а потом даже изредка отпускать его из острога ко мне в домик на определённое время…

… Я уже привыкла за три года к такой жизни, крепко подружилась с Александрой, Екатериной и Марией, летом вообще всё легко давалось, тяжелее зимой было, приближение зимы я всегда особо боялась. Мороз на улице просто жуткий был, вьюжило, темнело рано, да в домике приходилось в шубе ходить, свечами приходилось заранее запасаться…

Когда я с мужем проводила время, я не чувствовала себя как-то угнетённо, мне казалось, что я в красивом любовном романе, но, когда я оставалась зимним холодным вечером одна со свечечкой…

Я начинала вспоминать отца, сестрёнку, счастливое детство, когда я была не Лунная, а Брошкина, свадьбу с любимым, и такая тоска, такое чувство уныния на меня накатывали, что я забивалась в угол и тихо плакала…

Когда я поделилась этими чувствами со своими подругами, все трое наперебой стали успокаивать меня:

– Не переживай, подруженька, не переживай, Лизонька, у всех та же проблема: у нас родители, дети там остались, мы тоже о них ничего не знаем, тоскуем, но ничего с этим уже ни сделаешь…

Так прошло ещё два года, мне уже двадцать шесть лет исполнилось, я ещё лучше привыкла к Сибирской жизни, с мужем милым мы виделись всё чаще и дольше. Наши ласки были наполнены теплотой и любовью, я всегда старалась получше накормить Афанасия ненаглядного, а то с этими тяжёлыми каторжными работами совсем исхудал, измучился…

Вдруг мне из отчего дома пришло письмо! Я этого настолько не ожидала, что подскочила, схватилась дрожащими руками за конверт, а открыть почему-то сразу боялась…

… И, оказалось, не зря боялась…

В письме пятнадцатилетняя Наташа сообщила, что батюшка наш отошёл ко Господу, сама Наташа договорилась с дальней роднёй, что три года поживёт у троюродной бабушки, а потом ей найдут выгодную партию для замужества…

Я зарыдала с такой силой, так взвыла, как никогда прежде, внутри всё горело…

Но, взяв себя в руки, на следующее утро я при людях вела себя так же, как и обычно…

А после Пасхальной службы в церкви я долго молилась, а когда легла спать под утро, то мне сон чудный приснился, будто стою я на облаке рядом с красивым Ангелом, и говорит Ангел:

– Не печалься, Елизавета, отец твой, Николай в раю сейчас, у него хорошо всё, а тебе с мужем в утешение Бог даст дочь, как две капли воды, на Николая похожую…

Я не придала сну значения, а спустя несколько месяцев показалась местному доктору и тот объявил:

– Сударыня, понятны мне все ваши недомогания, вы бремя носите просто, поздравляю с чадом…

Я ошарашено глаза расширила свои синие, протараторила:

– Эм… спасибо вам, доктор…

А как выскочила от врача, прижала в руках икону Божьей Матери и тихонько стала причитать:

– Ой, Матушка Богородица, что же делать? Ой, Матушка Богородица, помилуй. Сон в руку оказался! Но как же это дитя здесь родиться и жить будет? На что же я обрекаю чадо родное? Ой, Матушка, Царица Небесная, помоги дитяти моему…

Действительно, спустя полгода, мне уже двадцать семь лет исполнилось, родилась у нас с Афанасием дочь, и назвали мы её Ниной…

Какой же был Афанасий в церкви в день крещения нашей дочери: и измученный, как Кощей, и счастливый, с сиянием Небесным в больших серых глазах! Он просто плакал, я, зная его не хуже себя, понимала, что это – слёзы неземного счастья…

Так я стала растить нашу радость, лучик солнечный наш, малышку Нину…

Конечно, первые четыре года мне дались особенно тяжко, я почти не спала, не присаживалась, потому что нужно было продумать и еду для нас с Ниной, и Афанасия ненаглядного проведывать ещё чаще с дочкой, и ему еды приносить, и за безопасностью и развитием малышки Нины следить ( а то в этой избушке ничего для ребёнка не приспособлено). Иногда от усталости просто засыпала на ходу.

Тут на выручку приходили подруги Мария, Александра и Екатерина.

– Так, Лиза, без паники, на то и подруги, чтобы помочь! – весело говорила Трубецкая, и мне легче становилась, я Бога благодарить не уставала, что Он мне таких подруг настоящих послал…

Когда же Ниночке пять лет исполнилось, я впервые за это время в зеркало посмотрела на себя, мне уже тридцать два года исполнялось…

Да, в отражении я видела скоромную обыкновенную молодую женщину, но меня поразило: куда так быстро делось то обаяние румянца, свежести юности, что было когда-то? Их сменили усталость и недосып на лице.

Только глаза синие большие такими же остались.

Афанасий же в тридцать четыре года выглядел ещё хуже: замученный, измотанный совсем, худой, с первой сединой на бакенбардах , и с первыми еле заметными мелкими морщинками на лице. Я любила его таким ещё больше, жалела, что сгибает его тяжёлая работа раньше срока, но как же сияла его улыбка, каким звонким был его смех, когда мы с Ниной приходили «проведать папу»!

Так прошло ещё пять лет, Нина выросла в чудесную ангельски кроткую жизнерадостную девочку десяти лет с тёмно-синими глазами и русой косой…

… Я не уставала поражаться тому, как она на дедушку своего, моего папу похожа…

Она носила самую простую добротную одежду, что я ей шила, бегала играть с местными детьми со звонким смехом, по хозяйству мне помогала, всегда с песенкой милой, старалась учиться прилежно, не всегда у неё получалось, но она, было видно, старалась ( я никуда её не отдавала, никого не нанимала, сама всему учила: и молитвам, и православию, и читать, и писать, и считать, и хозяйство