Йоханнес Йенсен - Христофор Колумб

–подлость, когда, наконец, они оказываются в состоянии понять личные выгоды: король португальский, за спиной Колумба, отправил корабли в океан по пути, указанному Колумбом, воспользовался его планом, пренебрегши им самим, обокрал его! Да, великие мира сего способны на это! Оттого они и владеют царствами и государствами! Разумеется. Но, поболтавшись в океане сутки-другие, королевские люди захворали морскою болезнью и повернули обратно; они рассказывали потом, что океан слишком огромен, они совсем было замерзли, чуть не потеряли рассудок и еле-еле пришли в себя! Хо! Изворотлива мысль человека, всегда найдет ему оправдание!

Адмирал застывает на месте и, подняв свою львиную голову, обводит корабль рассеянным взглядом поверх всех голов, и команда невольно пригибается под этим взглядом, не смеет поднять глаз выше, чем до середины трапа, ведущего на командорский мостик. Они хорошо знают, что заслуживают некоторого презрения, – не все-то они достойными божьей милости ступили на палубу корабля! И они почти довольны, когда их угощают концом каната, который так и пляшет по их спинам в первые дни; боцманам попадает сверху, и они передают полученное дальше. Если Диего думал, что едет на увеселительную прогулку, то жестоко ошибся; здесь нет места пьяной расслабленности, праздности, разгильдяйству; здесь его сразу берут железной рукой в крепкую муштру. Боцман и штурман, может быть, имеют своё особое мнение насчет всей этой нелепой поездки, но пока корабль в плавании, надо, чтобы он плыл,

–значит, команда, работай во всю! И, еще не достигнув Канарских островов, Диего становится трезвым, послушным, проворным; пальцы рук у него все в смоле от лазанья по вантам, а пальцы ног чисты от частых и обильных душей, которыми он угощает по утрам еще до первого завтрака корабельную палубу.

Каждый пятый матрос на корабле носит имя Диего, если не каждый второй, как жители Испании вообще; это переделка имени святого и апостола Иакова. Диего отвечает своему имени столько же, сколько самое имя в народной переделке отвечает оригиналу: отдаленное сходство, стертое временем; остальное восполняется медным образком св. Яго, который Диего, повесив на шейный шнурок, носит на голой груди. У себя на родине Диего был десперадо, грозой быков, и, как большинство береговых жителей, одинаково пригоден к приключениям на суше, в рядах наемного войска – ландскнехтов или мушкетеров, и на море – как матрос или вооруженный драбант на галере; род оружия и стихия для него безразличны. На этот раз он попал в море наполовину против собственной воли, но так уж складывается иной раз судьба Диего. И в приключениях у него наверное недостатка не будет во время этого невообразимейшего и рискованнейшего плавания, в которое он волей-неволей втянут.

Подобно семечку, подхваченному морским ветром и летящему неведомо куда, тая в себе возможности стать ростком, если достигнет земли, оторван был Диего от почвы Испании и отдан на волю ветра и волн со всеми таившимися в нем возможностями, отдан, чтобы пустить где-то ростки и укорениться или погибнуть. И в этой четырехугольной испанской голове с сизыми наголо выбритыми щеками и с огненными глазами, действительно, таилось немало возможностей и способностей. Чего только не творилось в Андалузии, откуда шел весь его род! Имя свое она получила от вандалов, переселенцев с севера Европы, затерявшихся в северной Африке после своего вторжения туда из Испании, Северная Африка, в свою очередь, вторглась в Испанию: мавры на несколько веков укоренились здесь со своими арабскими домами, лошадиными подковами, прибитыми в дверях, женскими теремами и прочим, – пока их снова не изгнали в Африку, совсем недавно. Многие из команды кораблей Колумба были свидетелями того, как взвеяло над башнями Альгамбры кастильское знамя, но это не значило, что из Андалузии изгнан был самый дух мавров. Хозяйничали в ней раньше и другие чужеземцы, и все оставили там свой след – готы, римляне, греки, а в более глубокой древности – карфагеняне, и в самой глубокой – финикияне, эти всюду шнырявшие морские крысы из Малой Азии. От всех от них осталось хотя по капле в крови Диего или по черточке в его характере, унаследованном им от предков, которые многое перенимали от своих близких соседей. Он храбр, жаден, кровожаден, разрушитель по натуре, но с тем же удивительным презрением относится к смерти, с каким относились к ней северные герои, не знавшие греха или порока хуже трусости; он величествен,

– гордая осанка перешла к нему по наследству от римлян вместе с их тогою – плащом, которым Диего прикрывает свою нечистоплотность; он бесцеремонен и невыносим, как многие в средиземноморских странах; у него сильные страсти, но он беден чувством; в любви он азиат, горяч до бешенства и, прежде всего, непостоянен, но в сокровенной глубине своей натуры он все-таки ибериец, потомок первобытных испанцев; натура, богатая противоречиями и далеко не цельная; в общем – человек очень выносливый, любезный, с музыкой в душе, ибо среди его прапраматерей были самые безмолвные и самые прекрасные из женщин земных.

Таков был Диего, плывший теперь с Колумбом и с не вполне искреннею почтительностью взиравший на командорский мостик, святая святых судна, где неустанно шагал адмирал. Что ж, в данную минуту он был всех сильнее (проклятый итальянец!), и самое лучшее подчиняться ему, если хочешь выйти целым и невредимым из всей этой передряги. Пороховой груз в трюме «Санта– Марии» не таил большей опасности взрыва, чем душа Диего: сера, уголь и селитра, кое-как смешанные, прикрывали адскую бездну, и достаточно было одной горящей искры… А искра эта тлела в кабильских глазах Диего.

Адмирал со своей стороны отличался властным взглядом укротителя, и в этом было его преимущество перед командой.

Пережив все горькие впечатления, вынесенные из Португалии, он шагает по узкому мостику еще быстрее и поворачивает еще круче, припоминая годы, проведенные в Испании. Ноздри его раздуваются от негодования. Восемь лет болтовни! Сколько башмаков износил он, слоняясь за королевскою четою в толпе искателей милостей, лакеев и паразитов. Сколько выпало на его долю глупых улыбок, расползавшихся по лицам дуралеев при виде его или при упоминании о нем – о Колумбе, чудаке! Даже ребятишки кричали ему вслед, когда он проходил по улице! А совет мудрецов в Саламанке, которому было поручено рассмотреть его план! Отсрочки, надежды и разочарования, то вверх, то вниз, бедность, бесприютность, ненадежность и толстокожесть высоких покровителей, долгие, долгие тяжкие скитания, во время которых он узнал все муки нищенства. Начинать каждый день с пламенем великого решения в груди, быть готовым ринуться вперед, к цели, и – изо дня в день только сильнее убеждаться в ничтожестве человеческом, изо дня в день, из года в год, годами, годами! А последний тяжелый этап, когда он, отчаявшись во всех своих надеждах, ушел из Кордовы вместе с маленьким сыном, собираясь совсем покинуть пределы Испании, пришел в монастырь около Палоса, монастырь Санта– Марии Ла-Рабиды, и попросил Христа ради кусок хлеба, впервые в жизни с ужасом чувствуя себя стариком. И только тогда счастье обернулось к нему лицом, – он сдвинулся с мертвой точки. Но никогда не забудет он, никогда не простит того, что почувствовал, принимая дрожащею рукою подаяние для себя и своего ребенка и говоря себе: так дрожат руки у стариков!..