Александр Грязев - Калифорнийская славянка

Екатерина перешла в кабинет, села за секретер и взяла в руки чашку с любимым напитком. Она вдохнула его аромат и даже зажмурилась от удовольствия. Сделав несколько глотков, государыня придвинула к себе лежащие на столе листы бумаги. Вчера она опять увлеклась сочинением своего Наказа для будущей Комиссии по составлению новых российских законов. Уже не один месяц каждое утро она садится и пишет свой Наказ, а конца и края не видно сему писанию. Но она не отчаивается. Это писание, да чтение древних и современных мыслителей стало её подлинной страстью. Да и кому, как не ей, наказать будущим депутатам думать и принимать законы о власти самодержавной, о суде и расправе, о воспитании, о торговле, образовании, о городах российских и их населении, о государственных доходах и расходах… Ох, как много ей ещё придётся думать и писать…

…Вот и вчера, увлекшись писанием поздним вечером, чего почти никогда не делала, она даже записочки своему любимцу Гришеньке Орлову не послала, чтобы пришёл к ней ночку скоротать. Вот, поди, метался в своих комнатах, увидев запертою потайную дверь в её покои. Ну да ничего. Пусть помечется — крепче любить будет…

Екатерина взяла новое белое перо и, омакнув его в чернильнице, склонилась над белым же листом бумаги.

…Но долго ей заниматься своим любимым делом в сегодняшнее утро не пришлось. За дверьми кабинета послышались какие-то голоса, коих в такой ранний час быть не должно. Хотя на каминных часах уже почти девять утра и к этому времени первые докладчики-секретари должны находиться в зале.

Императрица вновь позвонила в колокольчик, и в кабинет тотчас же вошёл один из её четырёх статс-секретарей граф Олсуфьев.

— Доброе утро, матушка-государыня. Как ночевали? — заботливо произнёс он, склонившись в поклоне у самой двери.

— Доброе, доброе, Адам Васильевич. Всё слава Богу, — приветливо улыбаясь, ответила Екатерина. — А что там за шум у моего порога?

— Так прискакал к Вам нарочный гонец, государыня, из самой сибирской стороны, от тамошнего тобольского губернатора Чичерина. Вот дежурный офицер громко и просил Вам срочно доложить и пакет передать, — и Олсуфьев кивнул на серебряный поднос, который держал в руках. — Вы уж извините за беспокойство, Ваше величество.

— Ничего, ничего, граф. Да к тому же и офицер прав. Его не ругайте… Ну и что там? — показала Екатерина на конверт.

— На пакете начертано: «Императрице Екатерине Алексеевне… везти денно и ночно нигде не удерживая».

— Что же мне так срочно хочет поведать Денис Иванович. Почитайте-ка, граф.

Олсуфьев достал из пакета бумажные листы:

— «Всепресветлейшей, державнейшей, великой государыне, императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской»…

— Постойте, постойте, Адам Васильевич, — прервала секретаря Екатерина. — Вы ведь знаете, что я этого не люблю… Мне суть послания изложите. Сами-то его прочли?

— Как же, государыня, читал. Поскольку срочное, — ответил Олсуфьев.

Граф Адам Васильевич был одним из самых опытных придворных чиновников императрицы. Крестник Петра Великого и выпускник Шляхетского кадетского корпуса, он ещё во времена учения там был знатоком многих иностранных языков, которые ему легко давались. Потому-то он позже служил при русском посольстве в Датском королевстве секретарём у посланника Корфа, а, возвратившись в Россию, служил в Коллегии иностранных дел. Был замечен при Дворе и назначен даже личным секретарём императрицы Елизаветы Петровны, заведуя её доходами, да Сибирскими золотыми приисками.

Олсуфьев в свои сорок с небольшим лет умом и знаниями был необходим Екатерине, а она уважала людей, знающих в каких-то делах больше её самой. Потому-то Адама Васильевича государыня любила не только как исполнителя, но и как дельного и мудрого советника.

— Ну так что Вы там вычитали, Адам Васильевич? — негромко спросила Екатерина и опять мягкая, добрая улыбка озарила её лицо.

— Губернатор Сибири пишет Вам, что камчатскими купцами были посланы на Алеутские острова мореход Степан Глотов, да казак Пономарёв. И те на боте «Святой Иулиан» дошли до самых дальних Алеутских островов, до Умнака и Уналашки. Тамошних жителей-алеутов они привели в российское подданство, а те острова отныне будут российского владения… Это, государыня, совсем недалеко от матёрого американского берега. Губернатор Чичерин поздравляет Вас с приобретением для России сих новых земель и богатых пушных промыслов.

— Ну, что же, граф. Я весьма благодарна Денису Ивановичу за эту весть и, полагаю, что ему надо послать нашу монаршую благодарность.

— Но это ещё не всё, государыня.

— Что же ещё?

— Денис Иваныч просит Вас послать туда, на Алеутские острова, экспедицию для описания тех островов и составления чертежа их, после чего можно будет объявить всем, что те острова наши. Пока же сами мореходы делали свои чертежи углём да глиною. А для сего дела нужны морские офицеры да штурманы.

— Ну, что же… Дело сие очевидное и я согласна. Только надобно, я полагаю, о сем деле поговорить в Сенате с генерал-прокурором Вяземским.

— Он уже здесь, Ваше величество, и я его в дело посвятил.

— Как здесь? Когда успел?

— Так ведь сегодня четверг, государыня. День его доклада по сенатским делам.

— Ах, да… Я совсем, видно, заработалась, что и дни недели забыла… Хотя совсем не мудрено — ведь я работаю как лошадь.

— Истинно так, государыня, — подтвердил Олсуфьев, — я говорю правду и нисколько не льщю Вам.

— Спасибо, Адам Васильевич. Слава Богу, что хоть Вы меня понимаете… Ну так зовите сюда князя без всякой очереди, коли дело столь спешное.

— Слушаюсь, — склонился в поклоне Олсуфьев и вышел из кабинета, а когда тут же возвернулся, то следом за ним в кабинет императрицы вошёл генерал-прокурор Сената князь Вяземский.

Он был назначен на эту важную чиновную должность совсем недавно, но правил делами с великим тщанием, и Екатерина была им весьма довольна. Во всяком случае за внутренние дела империи, за её финансы, да ещё много за что она была спокойна, полагаясь на своего генерал-прокурора и её доверенное лицо в Сенате.

— Здравствуйте, Александр Алексеевич, — приветствовала со своей неизменной улыбкой императрица вошедшего князя.

— Здравия желаю, Ваше величество, — поклонился Вяземский и, подойдя к Екатерине, поцеловал протянутую ему императрицей руку.

— Как Ваше здоровье, князь?

— Да пока Бог миловал, здоров.

— Ну и хорошо, коли так. А то ведь дел-то у вас много. Из-за сего даже уныние бывает. Нет ли его у Вас теперь, Александр Алексеевич?