Роман Белоусов - Кровавая карусель

По-разному использовали образ Ласенера и другие французские писатели. В.Гюго не раз вспоминает о нем в стихах, в романе «Отверженные», в письмах. В своем известном политическом памфлете «История одного преступления», в котором он клеймил преступные действия банды политических проходимцев во главе с Луи Бонапартом, проложивших себе путь к власти с помощью убийств, обмана и подкупа, снова возникает страшный образ Ласенера. «Он довел гнусность до предела, — писал В.Гюго о Наполеоне III. — Он завидовал размаху великих преступлений и решил совершить нечто, равное наихудшим из них. Это стремление к чудовищному дает ему право на особое место в зверинце тиранов. Жульничество, силящееся стать вровень со злодейством, маленький Нерон, надувающийся до размеров огромного Ласенера, — такой этот феномен».

Имя Ласенера мелькает в переписке А. Дюма, встречается оно у Максима Дюкана, Андре Бретона, упомянутых уже Теофиля Готье и Эжезипа Моро. И что особенно интересно, Ласенер оказался в поле зрения Ф. М. Достоевского.

Интерес Достоевского к судебным отчетам, к психологии преступника общеизвестен. В каждом номере газеты, говорил писатель, можно встретить отчеты о действительных фактах и задача литератора — замечать их, разъяснять, описывать и углублять.

Чаще всего внимание его занимали судебные разбирательства и расследования уголовных дел. Читал же Достоевский газеты, особенно во время пребывания за границей, регулярно и «до последней литеры». Они были единственным источником, который помогал уяснить происходящее на родине и из которого он мог черпать нужные ему факты русской действительности.

Использование газетной информации позволило Достоевскому говорить о том, например, что «многие вещицы» в романе «Идиот» «взяты с натуры». Конкретный материал в этом смысле предоставляли «Московские ведомости», «Голос», «Петербургские ведомости» и другие. Отчеты об уголовных процессах, опубликованные на их страницах, вошли в том или ином виде в сюжет «Идиота». Знакомство в конце ноября 1867 года с судебным делом потомственного почетного гражданина Мазурина пришлось как раз на период нового, вторичного обдумывания идеи романа и произвело на Достоевского, как известно, сильное впечатление. В романе оно нашло отражение в описании взаимоотношений Настасьи Филипповны и Рогожина, который с тем же хладнокровием, что и Мазурин, обдуманно осуществляет убийство. И вообще, все литературоведы, которые пытались выявить связь Рогожина с преступлением Мазурина, приходили к выводу, что образ Рогожина задуман и введен в роман под влиянием завладевшего воображением Достоевского образа Мазурина.

Восстановить обстоятельства дела Мазурина помогают «Московские ведомости» за ноябрь 1867 года.

С самого утра, писала газета, густая толпа в буквальном смысле загородила проезд с Мясницкой улицы в Златоустинский переулок. Перед запертыми воротами дома почетной гражданки Мазуриной стоял полицейский караул, с трудом сдерживая напиравшую толпу. Еще летом 1866-го об этом доме ходили странные слухи в связи с исчезновением художника-ювелира Ильи Калмыкова.

Именно в этот дом к своему приятелю Мазурину он заходил 14 июля, после чего бесследно исчез, и поиски его оказались напрасными. Только в феврале 1867-го, т. е. через 8 месяцев, случайно был открыт пустой магазин Мазурина и в нем найден разложившийся труп Калмыкова. Во время следствия обнаружилось, что Мазурин пригласил к себе Калмыкова, чтобы сговориться с ним о выкупе заложенных им у одного ростовщика бриллиантов. Калмыков нашел предложение интересным и отправился к приятелю на другой же день. Мазурин сам отворил ему дверь и повел для переговоров вниз, в свой пустой и запертый магазин. Выйдя за перегородку, чтобы достать реестр заложенных вещей, Мазурин вместо него вынул из конторки бритву, крепко перевязанную бечевою, чтобы она не шаталась и чтобы удобнее было ею действовать, вошел в комнату, где сидел Калмыков, и так сильно нанес бритвою рану на горле своей жертве, что Калмыков, не вскрикнув, повалился на пол и захрипел. Покончив дело, Мазурин вынул из кармана убитого деньги, завернутые в бумагу, снял кольцо и поднялся к себе наверх. Сбросив запачканное кровью платье, он вымыл руки в комнате рядом со спальней матери. После обеда, к которому он не притронулся, Мазурин отправился к вечерне, потом, около 9 часов вечера, купил «ждановской жидкости» и черную «американскую клеенку», спустился в магазин, налил жидкость в два поддонника и две миски, а труп покрыл старым пальто, лежавшим тут уже давно, и принесенною клеенкою. По показанию Мазурина, бритва была перевязана им гораздо ранее, так как служила для разрезывания тонкого картона, а новый кухонный нож со следами крови, найденный в магазине, был куплен для домашнего употребления.

В романе некоторые обстоятельства и детали этого уголовного дела были использованы Достоевским. Не говоря уже о том, что, по замыслу писателя, об этом деле знает Настасья Филипповна, прочитавшая отчет о суде в газетах, дом Рогожина, большой, мрачный и скучный, вызывает в ее воображении другой дом, в нижнем этаже которого восемь месяцев лежал покрытый «американской клеенкой» труп. Образ убийцы из газеты сливается в ее восприятии с образом Рогожина. Не заключается ли в этом «причудливое указание автора на скрытые пути его собственного воображения, на сродство в его собственном представлении двух этих типов?» — спрашивает В. С. До- роватовская-Любимова. Само собой, речь идет не о копировании уголовной хроники, что вообще было не свойственно Ф. Достоевскому, а о том, что дело Мазурина могло послужить толчком к созданию образа Рогожина. Не говоря уже об использовании писателем целого ряда деталей подлинного уголовного дела. Какие же это детали? Это и пачка денег, завернутая в «Биржевые ведомости»; и новый нож, купленный для домашнего употребления и потом послуживший орудием убийства; и время, когда совершается преступление — погожие июньские дни; и место убийства — мрачный, зловещий дом, окутанный какой-то тайной, где «все как будто скрывается и таится»; и срок наказания, определенный убийце, — пятнадцать лет каторги; наконец, это и черная «американская клеенка», и склянки с «ждановской жидкостью» (употреблялась для дезинфекции и уничтожения зловония) — обычные аксессуары тогдашнего быта.

Но историко-бытовой фон, на котором разворачивается трагическая история, рассказанная Достоевским, не ограничивается упоминанием только об одном убийстве и ограблениях: о судебном деле Данилова, убившего и ограбившего ростовщика Попова; об убийстве шести человек семейства Жемари- ных студентом Горским; о преступлении крестьянина Балабанова, зарезавшего из-за часов мещанина Суслова.